Пора, мой друг, пора - Аксенов Василий Павлович - Страница 42

• Предыдущая
• 42/42

– Глупые вы ребята!

Опять вдвоем в кабине грузовика возвращались Марвич и Валера в Березань.

– Ты разбираешься в людях, Валера? – спросил Марвич.

– Не до конца, – ответил Валера.

Привалившись к дверце, Марвич задремал и только иногда сильно вздрагивал во сне.

Всеобщее оживление и смех вызвало падение с грузовика большого зеркального шкафа. Батюшки, он угрожающе накренился – и напрягся, раздулись мышцы ребят, на гладкой коже добровольцев-грузчиков выпятились и стали лиловыми балтийские и черноморские якоречки, могучие сердца, пронзенные стрелами лукавого Эрота, и «не забуду мать-старушку», и – поехал-поехал-поехал вниз и вбок, зеркало огромной своей поверхностью на миг отразило все солнце сразу, а в следующий миг – все голубое небо сразу, а в следующий момент – много молодых комсомольских лиц, глаза и рты в веселом ужасе, хозяина шкафа, в восторге бросившего шапку в небо, и шкаф грохнулся углом наземь, повалился, чуть разъехавшись по швам, но сохранил всю свою мощь и внутренний свет и словно объявил, как большое радио: «Поздравляю с праздником!»

Это назвалось так: «Сдача в эксплуатацию жилого массива для семей строителей Березанского металлургического комбината». В толпе, запрудившей жилой массив, было много наших знакомых.

Таня и Марвич.

– Сияешь?

– Тихо сияю.

– Сияешь, как блин, – сказала Таня, косясь.

– Я рад. Я траншею для них копал.

– Ну и что?

– Как что? Горячая вода. Стирка, баня, мытье посуды.

– Только из-за этого сияешь?

– Из-за тебя. Я тебя люблю на целый век, милая, милая, милая...

– Мы ведь с тобой в разводе.

– Суда еще не было. Суд не состоялся за неявкой истца.

– Кто это истец?

– Я истец.

– А я кто?

– Ты истица.

– Истец и истица. Хорошая парочка.

Марвич и Горяев.

– Я мало еще пережил, мало видел людей.

– Флобер всю жизнь провел на одном месте.

– Ну, уж вы и сказали – Флобер!

– Как вы относитесь к моим работам?

– Положительно. Вы...

– Старик, я профессионал, вы понимаете? Я не хвастаюсь, просто у меня такой разряд.

– Вас не пугает аморальность нашего ремесла?

– То есть?

– Помните у Брюсова: «Сокровища, заложенные в чувстве, я берегу для творческих минут»? Бр-р-р!

– Что делать, такова наша судьба. Если хотите, это героизм.

– А если перевернуть этот тезис наоборот?

– Ах вот как! Оригинально, но не профессионально. Для чего вы пишете?

– Может быть, для того, чтобы разобраться в своей жизни.

– А другим это интересно? Читателям?

– Я ничем не отличаюсь от них. Я – один из них.

– Старик, оставим этот спор. Он бесплоден.

– И туманен.

– Салют!

– Салют!

Марвич и Мухин.

– Мухин, ты все время думаешь о войне, да?

– Часто. А ты?

– А для меня война – голодное пузо и весенняя кашица в драных американских ботинках. У нас был «литер А», но все равно не хватало: родственники съехались со всего мира. Я ведь маленьким тогда был, Мухин.

– А мне все кажется, что и ты воевал, и Сережа тоже. Наверное, потому, что лет своих не вижу. Знаешь, как будто вы мои кореша еще с лодки.

– Мы оба?

– Ага. Все-таки чудиком я был, чудиком и остался.

Югов и Марвич.

– Валька, насчет Таймыра Тамарка категорически.

– Что ты, Сережа, все насчет Таймыра хлопочешь? Нам еще здесь больше года вкалывать.

– Понимаешь, с одной стороны, семья и требуется оседлая жизнь, а с другой – каждый день снимать номерок и вешать на одном месте, это мне не светит.

– Да, я понимаю, и дочка у тебя.

– Ага, а земля-то большая.

– И Тамара.

– Море в меня влезло, в ярославского мужика, – вот в чем дело, беда.

– А что, если...

– Есть идея? Выкладывай?!

Марвич и Кянукук.

– Молодец, что успел. Давай вещички! Все дела? Богато живешь.

– Поехали, Валя, да?

– Куда мы едем, Валя?

– Предупреждаю, у меня бензин на нуле.

– Ничего, у меня еще есть на два-три выхлопа.

– Ночь, Валя.

– Что?

– Ночь. Темно. Хорошо ехать.

– Ты прав, хорошо ехать к друзьям.

Таня и Марвич.

– Валька, зачем ты тогда уехал в этот леспромхоз, оставил меня?

– Мне надо было побыть одному, – медленно проговорил Марвич.

– Ты и дальше будешь так исчезать иногда, таинственно испаряться?

– Наверно.

– Веселенькая передо мной перспектива, – вздохнула она.

Предчувствия близкой разлуки, кап-кап-кап – каплет с рукомойника в тишине, мне надо уезжать, ну что ж, настрой получше, вот так хорошо. Когда мы встретимся? Осенью отпуск, а у меня как раз съемки, я приеду туда, смешно, да, смешно, все тебе смешно, сплошные банальности, любовный шепот, здесь цветут цветы? А почему же нет? Забавный вагон, он едет? Все время едет, ночь на колесах, шум ночной смены, ты и я – это огромно, а если сощуриться? Тогда нас и не видно совсем, мир велик, а иногда мал. Ты любишь Пушкина? Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит...

1963 г.

• Предыдущая
• 42/42