Пора, мой друг, пора - Аксенов Василий Павлович - Страница 29

• Предыдущая
• 29/42
• Следующая

– А что Боровский?

– Боровский в Индии.

– А Фролов?

– В Бирме.

– А Лунц?

– В Непале.

– Кто же будет кино снимать?

– Кина не будет.

– ...ха-ха-ха... остроумный черт...

– ...иди-ка сюда, иди-ка...

– ...дай я тебя поцелую...

– ...видали мы таких...

– ...друзья, товарищи, братья...

У Тани закружилась голова. Тут как раз ее обнаружили, и снова начались поздравления, поцелуи, ее тащили куда-то – естественно, в ресторан. Нужно было пить шампанское, смеяться, изображать счастливицу. По дороге к ресторану ее ухватила под руку высокая критикесса в новомодном седом парике.

– Уверяю вас, – энергично говорила она, – в ближайшие годы ваш талант заблещет новыми гранями. Мне кажется, что вы не просто красоточка – вы значительная личность. Я уверена. Печаль человеческого сердца вам доступна. Я хотела бы о многом поговорить с вами. Ну, что там хитрить – я предлагаю вам дружбу. Идет?

Пробежал сияющий Павлик, махнул рукой – сюда, друзья, сюда! Они сдвинули несколько столиков, Кольчугин собрал деньги. Кто выложил трешку, а кто и десятку. Кольчугин надел очки и строго продиктовал официантке заказ.

Сегодня все шумели, всех охватило желание настежь распахнуть души, объясниться друг другу в любви, выяснить все недоразумения и весело пить – мы это заслужили!

Только Тане хотелось остаться одной и уйти в переулки, где начиналось весеннее поскрипывание дверей и ошалелые мальчишки уже заступали на полуночную вахту у ворот, уйти, и тихо бродить, и все решить за какой-нибудь час.

Бочком, смущаясь, подошли родители.

– Танюша, мы домой. Поздравляем тебя, родная, поздравляем. Тебя проводят?

– Что пишет Валентин? – тихо спросила мама.

Таня посмотрела на нее:

– Приглашает к себе.

– Поедешь?

– Конечно, поеду.

Мать побледнела и закусила губу.

– Когда? – спросил отец.

– Не знаю.

Родители ушли.

Таня старалась веселиться, не хотелось огорчать товарищей. Шумный и беспорядочный пир подходил уже к полуночи, смешались салаты и закуски, тосты и объятия, кое-кто стал уже уходить, когда к Тане подошел Олег.

Люди, знакомые с ним по Прибалтике, стали шумно звать его к столу, но он только поклонился довольно церемонно и попросил Таню отойти с ним на несколько минут – ему нужно поговорить с ней.

– Пойдем, – сказала она и быстро прошла через ресторан, через фойе, спустилась в гардероб и взяла свое пальто.

Они вышли на улицу и медленно пошли к площади Восстания. Гигантский высотный чертог закрывал полнеба. На фасаде его одно за другим гасли окна, образуя неясный темный пунктир.

Большая полная луна, словно скатившаяся с роскошного шпиля здания, беспомощно висела поодаль. По Садовому кольцу медленно двигался гигантский междугородный трейлер. Все предметы были крупны и отчетливы в эту ночь.

– Что же ты молчишь? – спросила Таня.

– Трудно, – проговорил Олег.

– Как дела-то вообще? – бездушно спросила она.

– Разве это тебя интересует? – сказал он. – Ну, защитил диплом.

– А как твои друзья?

– Какие друзья?

– Как какие? Эдуард, Миша, верные твои друзья, соратники...

– Не иронизируй. На что мне эти подонки? Я ведь стал старше...

Они свернули на Садовое. На мостовую то и дело выбегали люди, пытающиеся поймать такси. Впереди, обнявшись, шла парочка, спокойно, как в лесу, она шествовала и пела: «На меня надвигается по реке битый лед, на реке навигация, на реке пароход...» Девушка фальшивила.

– «Пароход белый-беленький», – машинально запела и Таня, но тут же оборвала песню. – Значит, стал старше, умнее, строже?

– Вот что, – надменно сказал Олег, – давай закончим этот треп. Я хотел тебе сказать... Тогда я унизился перед тобой там, в парке... Ну, считай, что этого не было. Я тебя выбросил из головы.

– Вот и прекрасно, – сказала Таня. – Браво!

– Столько девчонок вокруг, а я унижался перед какой-то дурочкой. – Он укоризненно покачал головой.

– Да брось ты! Ведь договорились же, что этого не было. Ничего у нас с тобой не было.

Она покосилась на него и вдруг заметила, как резко и жестоко изменилось его лицо. Он схватил ее за руку.

– Дурак я, интеллигентик! Зря я возился тогда с тобой. Сейчас бы бегала за мной.

– Сейчас милиционера позову, – тихо сказала Таня.

– Дура! – Он отпустил ее руку. – Прощай!

Через минуту он догнал ее на такси. Такси поехало вдоль обочины тротуара вровень с Таниными шагами. Олег спустил стекло и высунулся:

– Подвезти?

– Мне здесь два шага.

– Давай по-умному, – сказал Олег, – ведь мы же взрослые люди... Зачем ругаться?

– Может быть, ты хочешь предложить мне дружбу? – любезно осведомилась Таня и свернула в переулок.

Такси взревело и устремилось по диагонали к осевой линии.

Таня сразу забыла про этот разговор. Дом ее был уже рядом, и она побежала, отстукивая каблучками, чуть задыхаясь от ветра и пригибаясь; прошла сквозь строй хихикающих мальчишек, смело – через проходной двор, под долгий свист загулявшего молодца, мимо тенькающих слабыми ночными звуками окон; вышла на тихий свой московский угол, где Валька когда-то провел столько часов, околачиваясь возле подъезда.

Дома не спали, ждали ее. Началось обсуждение премьеры. Отец сказал, что фильм подкупил его своей чистотой и благородной идеей. Точно сформулировать идею он не смог. Мама сказала, что воспитательное значение... Затем прочла перечень телефонных звонков за день. Звонили с «Ленфильма», приглашали приехать на пробы, звонили с Киевской студии, звонил корреспондент журнала «Панорама полночи» (Гданьск), кроме того, звонили Толя, Илья, Петя и Люба.

Когда родители уже легли, Таня тихонько вошла в их комнату и потянулась к книжным стеллажам.

– Ты чего, мышь? – пробормотал отец.

– Книгу взять.

– Какую?

– Какую-нибудь. Стихи.

– Блок справа, на третьей полке.

С томиком Блока она вошла к себе, раскрыла и прочла:

Она сбросила туфли и погасила свет. Ночная комната сразу увеличилась в размерах. Призраки, плоские и объемные, тихо зашелестели, начиная свою простую беззлобную жизнь. Таня встала на подоконник и просунула голову в форточку, обозревая видимый отсюда мир.

Тяжелый греческий профиль кариатиды скрывал от нее луну. Нежная грудь кариатиды, заляпанная голубями, серебрилась лунным светом, и серебрился мощный живот. Внизу светился пустой асфальт. По нему, посвистывая, прошел к телефонной будке гуляка, милый и бесхарактерный человек. Был виден кусочек пруда, дымная вода. Плыл замызганный лебедь, дергаясь и выщипывая блох. В темном окне аптеки под маленькой лампой белел колпак дежурного фармацевта. Медленно проехал хлебный фургон.

Таня захлопнула форточку и бросилась на кровать, обхватила голову руками, смиряя гул в голове и гул во всем теле, смиряя свою тоску и радость, вытесняя лица, и свет, и голоса, объявляя перерыв, перемирие, антракт, заснула.

В апреле фильм вышел на экраны. Большинство газет расхваливало его, «серьезные» журналисты высказались неопределенно, знатоки отзывались иронически, широким массам фильм нравился.

Горяев, автор сценария, вздохнул спокойнее, зимние его дела успешно завершились: картина закончена, сборник рассказов сдан в издательство, новая повесть в молодежном журнале шла под всеми парусами. Он почувствовал полную освобожденность, уловил запах весны и отправился в закусочную «Эльбрус».

В закусочной он встретил Бессарабского, заведующего отделом крупной газеты. Бессарабский был высок, он возвышался над дымящимися горшочками и молодыми людьми, любителями кавказской кухни, и махал Горяеву: иди сюда!

• Предыдущая
• 29/42
• Следующая