Россия молодая. Книга вторая - Герман Юрий Павлович - Страница 25
- Предыдущая
- 25/138
- Следующая
Флаг-офицер принес одежду, Рябов растянул на руках кургузый шведский кафтанчик, усмехнулся:
— Нет, дружки, так у нас дело не пойдет! За дурака меня считаете? Кафтан у меня был добрый, тонкого сукна, пуговицы костяные, шнуром обшит, пояс тоже был. А принесли кацавейку… И у парня у моего кафтанчик был справный, камзол тоже теплый…
Митенька холодным голосом перевел слово в слово, офицеры заулыбались, полковник Джеймс по-русски спросил, что кормщик хочет вместо своего кафтана. Пряча злую улыбку, кормщик ответил, что одеждой не торгует, что вместо кафтана ему кафтан и надобен, и не бабий летник, не сарафан, а вот вроде как на самом полковнике Джеймсе — таков бы и ему пристал…
Окке перевел, фру Юленшерна звонко расхохоталась:
— А он забавный, этот мужик! Забавный и смелый! Гере Джеймс, отдайте ему ваш кафтан. Ведь вам не жалко, правда? Посмотрим, как будет выглядеть русский мужик в кафтане из серебряной парчи. Это, правда, интересно…
— Не вижу в этом ровно ничего интересного, — вяло сказал обиженный Джеймс, — но приказание фру для меня — закон!
И, поджав губы, вышел.
Митенька натянул на себя шведский кафтанчик, разгладил ладонями волосы, сел важно. Уркварт рассказывал вполголоса о поморах, о том, как они горды и как любят почет. Шаутбенахт слушал, попивая легкое вино, выжидательно барабаня пальцами по столу. Кают-вахтер принес кафтан Джеймса, Рябов вдел руки в рукава — кафтан сразу затрещал. Фру Юленшерна сказала со смехом:
— Медведь, настоящий русский медведь…
Уркварт попытался застегнуть на Рябове кафтан, кафтан не сходился, кормщик ворчливо сказал:
— Пояс еще на нем был, я видел! Чего же без пояса, мой-то с поясом и шнуром обшит… Вишь, не сходится, а с поясом и сошлось бы…
Сам, не дожидаясь приглашения, сел в то кресло, где раньше сидел Джеймс, осмотрел внимательно стол, пожаловался Митеньке:
— Завсегда у них так, у иноземцев. Тарелок наставят, блюд, ножичков разных, ложек, стаканов, а харчей путных — и всего ничего. Вишь — рыбка дохлая, вишь — сухарь, мяса чуть-чуточка — и будь здоров! Нет, они нам, други любезные, карбас потопили, они меня голым-босым оставили, они меня и кормить будут по-нашему, а не по-своему. Скажи им, Митрий, на Руси-де едят толстотрапезно, а так, что ж, — насмешка одна. Пущай принесут щей, головизны какой, тельное там, другое что…
Митенька с удивлением, робея, взглянул на кормщика, тот едва заметно улыбался, в глазах его горели быстрые недобрые огни, между бровями легла складка. Митенька знал это выражение лица кормщика: таким он становился в море, в жестокий шторм…
Хлопнула дверь, вернулся Джеймс.
Рябов поднял стакан с вином, сказал полковнику:
— Что ж, господин, у тебя и другой кафтан не хуже парчового. Вишь, тоже с серебром, шитье какое. Богато вы тут живете, безотказно. Торгуете, я чаю, с выгодой, безубыточно…
Джеймс сел рядом с фру Юленшерна, наклонился к ее розовому душистому уху, сказал шепотом:
— Он просто дурак, этот русский Иван. До сих пор не понял, что мы вовсе не купцы…
— Он простодушен и доверчив! — ответила фру Юленшерна. — Дитя моря… Ничего, со временем он все поймет и будет отлично служить нам!
Все шло хорошо. Русский кормщик казался им воплощением простодушия, они посмеивались про себя и выполняли все его желания. Русский был таким, каким они хотели его видеть, и все ладилось в этой игре до тех пор, пока кормщик не почувствовал на себе чей-то пристальный и недоброжелательный взгляд. Он осмотрелся — все было попрежнему, только Джеймс раскраснелся от выпитого вина, да Юхан Морат о чем-то перешептывался со своим другом Бремсом…
— Ну! — сказал ярл Юленшерна. — Не пришло ли время поговорить о деле?
Они сидели друг против друга — шаутбенахт, откинувшись в кресле, и Рябов. Шхипер Уркварт понял, поднялся, мигнул другим офицерам. Фру Юленшерна перебирала клавиши клавесина. Артиллерист Пломгрэн взял лютню, Морат запел старую песню о злой колдунье. Ярл Юленшерна медленно говорил:
— Вы проведете нашу эскадру двинским фарватером к городу Архангельску. Если нас ожидает баталия — мы примем ее и разгромим врага. Вы опытный моряк. Наши корабли — военные корабли, по всей вероятности вы это заметили. Очень многое из того, что нас ожидает, зависит от опытности и искусства кормщика, поэтому мы не посчитаемся с наградой денежной. Более того, гере лоцман. Когда мы выполним наш долг, заслуги ваши будут оценены королем Швеции. Всю мою жизнь я служил короне во флоте. Мне достаточно посмотреть на человека, и я вижу, моряк он или нет. Вы моряк! Вас ждет большое будущее. Вы станете лютеранином, и, несомненно, его величество король Швеции назначит вас капитаном одного из славных своих кораблей…
Рябов повернулся к Митеньке: тот сидел бледный, губы его беззвучно двигались. Кормщик велел спокойным голосом:
— Переведи что говорит.
Митенька заговорил. Рябов слушал потупившись, порою кивал головой. У клавесина все еще пели песню со странным припевом:
— Все сказал? — спросил Рябов.
— Все, дядечка.
— Теперь отвечай!
Кормщик стал говорить, и вдруг понял, чей пристальный взгляд тревожил его: слуга в коротком красном кафтане убирал со стола посуду и порою словно упирался в Рябова упрямыми серыми жесткими глазами. Заметив, что кормщик замолчал, шаутбенахт приказал Якобу убираться вон. Тот, высоко держа поднос, пошел к двери. Кормщик заговорил опять. Он не смотрел на Митеньку, но видел, как юноша сжимает руки, слышал, как он вдруг задохнулся и как вновь стал дышать быстро и коротко.
— Ну? — с угрозой в голосе спросил Рябов.
— Не стану я переводить такое! — громко сказал Митенька. — Не стану. Да что ж это, дядечка?!
— А не станешь, так и не надо! — с той же угрозой произнес Рябов и поманил к себе Окке, который стоял у дверного косяка.
Окке подошел с готовностью, Митенька вцепился в руку Рябова, тот стряхнул его горячие пальцы, заговорил медленно, глядя на шаутбенахта:
— Эскадру я провести могу, но то дело нешуточное, надобно ждать большую баталию, и кто живым до Архангельского города доберется — пусть вечно бога молит. Пушек много, и пушки те грому натворят. Об том упреждаю. Еще на шанцах быть досмотру таможенному — бой там завяжется. Так что, может, и огород городить безвыгодно вам?
Шаутбенахт слушал внимательно, смотрел не отрываясь в глаза Рябову, сосал погасшую трубку. У клавесина весело пели:
— Дело большое, — говорил Рябов, — как у нас на Руси сказывают: либо — в стремя ногой, либо — в пень головой. Коли живым споймают — тоже шкуру сдерут. И не жить потом на своей стороне, господин, никак не жить. Любой мальчишка в рожу плюнет, да и как не плюнуть — изменник, иуда, — тут пощады не жди… Значит, рассуждать надобно: ежели тое дело делать, иудино, уж так делать, чтобы до самой смерти жить-поживать да нужды не знать…
Шаутбенахт кивнул, соглашаясь. В каюту опять вошел слуга в красном кафтане, принес кувшин с ячменным пивом. Юленшерна не заметил его, слуга медленно, старательно расставлял кружки…
— Что там дальше будет — кто его знает! — продолжал Рябов. — Похвалит король али не похвалит, с деньгами завсегда проживешь, а без них — никуда. Не мудрен мужик, да киса ядрена. Вот я так и сужу. Цена моя большая, не таюсь, господин, да и затея ваша немалая…
— Сколько же он хочет денег? — сквозь зубы спросил шаутбенахт Окке.
— Много! — ответил Рябов, и глаза его опять вспыхнули. — Поболее, чем иуда…
— Дядечка! — воскликнул Митенька. — Дядечка! Бога побойтесь…
Рябов повернулся к Митеньке, сказал с жестокой усмешкой:
- Предыдущая
- 25/138
- Следующая
