Россия молодая. Книга вторая - Герман Юрий Павлович - Страница 23
- Предыдущая
- 23/138
- Следующая
— Плохо, гере шаутбенахт! — прошамкал дель Роблес.
— Что плохо, черт бы вас побрал?
— Они разорвали мне рот! — донеслось из-под тряпки.
Фру Юленшерна с отвращением повела плечами, ушла за перегородку. Тотчас же стало слышно, как она напевает там: «Помпе, верный слуга короля…»
— Они засели в пещере… — бормотал испанец. — Это дьяволы, а не люди, гере шаутбенахт. Мы не знали, что пещера имеет другой выход. И когда пули и порох у них иссякли, они стали бить нас камнями. Но это еще не горе, горе в том, что их там очень много. Там скрываются не только беглецы, осужденные к повешению, там скрываются еще какие-то твари… О, господь милосердный, не знаю, есть ли мертвецы среди них, но мы потеряли четырех хороших матросов…
— Четырех! — воскликнул шаутбенахт.
— Четырех! — подтвердил боцман.
— Еще не начав дела, мы потеряли столько людей! — сказал полковник Джеймс. — Это очень скверно, боцман…
— Среди команд пойдут всякие слухи! — вздохнул лейтенант Морат. — Это очень опасно…
— Вы можете идти, лейтенант! — сказал Юленшерна. — Я вас не задерживаю…
Морат ушел.
— Мы потеряли четырех, — виноватым голосом шамкал дель Роблес. — Но разве мы могли предотвратить несчастье? Когда они вышли нам в тыл, некоторые из нас потеряли присутствие духа, и случилось так, что рыбаки овладели двумя ножами и мушкетом…
— Без пороха и без пуль? — спросил Джеймс.
— Нет, этот мушкет был заряжен…
— Удивительное совпадение! — сказала из-за перегородки фру Юленшерна.
У дель Роблеса злобно блеснули зрачки, фру Юленшерна вышла из спальни, спросила насмешливо:
— Чем же это кончилось?
Боцман молчал потупившись.
— Убирайтесь вон! — сказал шаутбенахт.
— Я отправлюсь на остров сам! — сказал полковник Джеймс. — Действительно, фру права. Мы делаемся смешными…
Шаутбенахт круто повернулся к полковнику, сказал ядовито:
— Вам следовало сделать это несколько раньше. Неужели вы думаете, что они настолько глупы — сидят и дожидаются нового отряда? По ту сторону пролива — становище, из становища, конечно, пришлют за ними лодку…
— Да, но становище безлюдно! — возразил Джеймс.
— Для нас, пора понять, что только для нас…
Юленшерна откинулся на спинку кресла, заговорил резко:
— Пусть сюда приведут рыбаков, пойманных лейтенантом Моратом. Мы будем говорить с ними иначе, чем говорили до сих пор. Пусть будет накрыт стол, примем их как гостей, черт бы побрал этих упрямцев. Мы будем их уговаривать, мы будем с ними пить, а если я слишком устану, то вместо меня продолжать беседу будете вы, гере Джеймс. Офицеры пусть играют на лютнях, а фру Маргрет, быть может, нам споет. Почему бы ей не спеть, ведь она споет, чтобы попасть в Архангельск. Не правда ли, Маргрет?
Фру Юленшерна не ответила: адмирал становился несдержанным. Впрочем, она его извиняла — поход был нелегким.
— Не более чем через час здесь соберется все лучшее общество эскадры! — сказал шаутбенахт, поднимаясь. — Мне надо отдохнуть. Я чувствую себя не слишком хорошо…
Оставшись одна, фру Маргрет позвонила в колокольчик и велела Якобу накрыть к ужину. Якоб ушел. Камеристка-негритянка принесла черное платье с жемчужным шитьем. Одеваясь, фру говорила:
— Бог мой, какая скука. На редкость скучно! Все эти офицеры — грубияны и пьяницы, от них решительно нечего ждать. Дать им волю — они только бы и делали, что пили. А полковник Джеймс просто старая развалина. Он красит щеки и чернит брови. К тому же он, кажется, еще и трусоват…
Камеристка нечаянно слишком сильно затянула шнурок корсажа, фру Юленшерна ущипнула ее розовыми ногтями, сказала капризно:
— Туго!
В дверь постучали.
— Кто это? — спросила Маргрет.
— Это мы, рабы фру Юленшерны! — произнес голос артиллериста Пломгрэна.
— Разве уже миновал целый час? — спросила фру Маргрет.
— Для меня миновал год! — воскликнул из-за двери артиллерист.
— Более, чем год! — подтвердил Морат.
— Прошло целое столетие! — голосом умирающего произнес галантный Бремс.
Одевшись, она позволила войти. Они поклонились очень низко и сели у клавесина — настраивать свои лютни. Фру Юленшерна у зеркала надевала браслеты.
— Что мы сегодня празднуем? — шепотом спросил Улоф Бремс.
— Вероятно, мы будем поминать тех четырех матросов! — также шепотом ответил Пломгрэн. — А может быть, и себя самих… Наши дела идут не слишком хорошо…
— Одно я знаю теперь твердо, — произнес чуть слышно Юхан Морат. — Когда состарюсь — сам сатана не заставит меня жениться на молодой!
Он засмеялся и, тронув струны лютни, запел:
3. Сторговались
В канатном ящике было душно, пахло пенькою, крысами, которые бесстрашно дрались и пищали под ногами. Слева, за переборкой, грубыми голосами разговаривали матросы, один ругался, другой его усмирял, потом послышался смех, стук костей.
— По-шведски говорят? — спросил Рябов Митеньку.
— По-разному! — сказал Митенька. — Один по-шведски, а другой — англичанин. И еще один — голландец, что ли…
— Всякой твари по паре! — усмехнулся Рябов.
Они опять замолчали надолго. Митенька задремал, вздрагивая во сне, шепча какие-то слова. Рябов думал. Две крысы с писком пробежали по его ноге, он вздрогнул, вновь задумался. Было слышно, как матросы воющими голосами затянули песню. Митенька совсем проснулся, сел на бухте каната, спросил:
— Что ж теперь будет, дядечка?
— А то, брат, будет, что зря ты со мной увязался.
— Не зря! — упрямо возразил Митенька. — Вы завсегда со мною в море хаживали, вот живым и возвращались. А пошли бы без меня — значит, худо…
Кормщик засмеялся, потрепал Митеньку по плечу.
— Молодец! По-твоему, выходит, что раз ты со мной — лиха нам не ждать…
Помолчали.
— А корабль большой! — сказал Митенька. — И другие тоже большие. Я все разглядел…
Рябов не ответил.
— Дядечка! — негромко позвал Митенька.
— Ну, дядечка?
— Я про то, дядечка, — для чего мы в море-то пошли?
— Я пошел, а ты за мной увязался! — ответил Рябов наставительно. — Выследил и увязался. Кто тебя звал? Ну-ка, скажи-ка, звал я тебя? Теперь вот на себя и пеняй!
— Дядечка, а для чего мы паруса сбросили? Может, и убегли бы от шведа?
— Да ведь они из пушки палили?
— Во-она! Палили, да не попали.
— Еще бы пальнули и попали.
— Не так-то просто…
— Просто, не просто! — с досадой сказал Рябов. — Все тебе рассуждать. Попались — значит, сиди теперь да помалкивай…
Под ногами вновь завозились крысы. Митенька вздрогнул, забрался повыше на канаты, оттуда спросил:
— Дядечка, а книжку теперь мне не отдадут?
Рябов усмехнулся:
— О чем вспомнил! О книжке! Еще как живыми отсюда вынемся…
— Мне без той книжки и не возвернуться в Архангельск! — вздохнул Митрий. — Иевлев Сильвестр Петрович дал; береги, говорит, пуще живота да учи денно и нощно, тогда пошлю тебя в навигацкое, на Москву…
— Далеко нам с тобою нынче, парень, до Москвы! — невесело сказал кормщик. — Дальше, чем с Груманта.
— Повесят нас? — быстро спросил Митенька.
— Ну, вот уж и повесят…
— Дединьку-то повесили. Я признал, то — Семен Григорьевич.
Рябов молчал.
— Нет, уж повесят! — убежденно произнес Митенька. — Забрали, цепи надели, как не повесить? Теперь повесят вскорости…
— А ежели повесят, тебе дорога прямая — в рай. Ты — молельщик! — сказал Рябов. — Там таких любят. Замолви и за меня словечко: дескать, удавили вместе, мужик был грешный, да я его отмолю… Тебе, брат, бояться нечего. Вот мне — хуже. Меня в ад — сковороды лизать горячие…
Митенька наверху всполошился.
— Тьфу, тьфу, для чего эдакие слова-то говорить?
— То-то что правду говорю…
Они опять замолчали надолго. Матросы за переборкой ругались, играя в кости. Было слышно, как с шорохом набегали волны, как пробили барабаны, как запел рожок, потом — горны. На всей эскадре откликнулись сигнальные барабаны.
- Предыдущая
- 23/138
- Следующая