Король орков - Сальваторе Роберт Энтони - Страница 21

Но ему только так казалось.

Жрец вздрогнул и замер, когда на плечо приземлилась змея длиной около фута, а потом задержал дыхание, как всегда делал в таких, к счастью редких, случаях, оказавшись в обществе Джекули. Именно это имя назвал ему Джек — имя крылатой змеи, чей образ он принимал всякий раз, покидая пределы своей лаборатории.

— Я бы хотел, чтобы ты извещал меня в случае своего ухода, — сказал Джек на ухо Хакууну.

— Я не хотел тебя беспокоить, — слегка запинаясь, ответил Хакуун.

Нелегко было сохранять видимость спокойствия, когда язычок змеи порхал в его ухе — достаточно близко, чтобы одной из раздвоенных молний пронзить голову несчастного жреца насквозь.

— Клан Карук всегда меня беспокоит, — напомнил ему Джек. — Иногда мне кажется, что ты рассказал обо мне остальным.

— Нет! Никогда, о Ужасный!

Смех Джека прозвучал приглушенным свистом. Когда много лет назад он только начинал опутывать орков паутиной лжи и устанавливать свое господство, его действиями двигал один только прагматизм. Но через несколько лет он осознал: ему нравилось пугать этих уродливых существ до безумия! Правду сказать, это было одним из немногих удовольствий, оставшихся для Джека, ведущего жизнь в простоте и… скуке, — он знал это, хотя и не хотел признаваться даже самому себе. В глубине души он прекрасно сознавал, почему последовал за каруками из пещер. Потому что все его страхи, даже страх смерти, не могли преодолеть опасений, что все останется как прежде.

— Почему вы покинули Подземье? Хакуун тряхнул головой:

— Если слухи верны, здесь есть чем поживиться.

— Клану Карук?

— Да.

— И Джекули?

Хакуун с трудом сглотнул и снова услышал смех-свист Джека.

— И Груумшу, — осмелился прошептать он.

Как бы тихо ни было это сказано, Джек был вынужден промолчать. При всей его власти над семейством Хакууна, их фанатичная преданность Груумшу всегда оставалась непоколебимой. Однажды Джек потратил целый день, мучая одного из предков Хакууна — его прапрапрадедушку, как припомнил гном, — чтобы вырвать у того одно-единственное слово против одноглазого божества. Но и тогда жрец вскоре передал свои обязанности сыну, а сам, во славу Груумша, покончил с жизнью.

Как и немного раньше в пещере, чародей вздохнул. Если речь идет об интересах Груумша, клан Карук не свернет со своей дороги.

— Посмотрим, — прошептал он в ухо Хакууна, и себе тоже, выразив вынужденное смирение по поводу наличия у орков собственных планов.

Возможно, он тоже найдет для себя какую-то выгоду и развлечения. В конце концов, что ему терять?

Джек понюхал воздух и вновь ощутил какие-то перемены.

— Здесь повсюду полно орков, — произнес он.

— Десятки тысяч, — подтвердил Хакуун. — Они собрались на зов Обальда Многострельного.

Многострельный… Джек припоминал имя, давным-давно запечатленное в его памяти. Он подумал о Цитадели Фел… Цитадели Фелб… Фел-как-ее-там — словом, о крепости дворфов. Своим вечным стуком и глупым бормотанием, которое они почему-то считали пением, дворфы раздражали его почти так же сильно, как и орки.

— Посмотрим, — снова сказал он Хакууну. Заметив, что к ним приближается безобразный Гргуч, Джек скользнул за ворот Хакууну и устроился на его пояснице. Время от времени он проводил раздвоенным язычком по его коже, просто ради удовольствия послушать, как заикается шаман, обсуждая дальнейшие планы с ужасным Гргучем.

Я пришел из Подземья, земли монстров. Жил в Долине Ледяного Ветра, где мороз обращает человека в камень, а трясина поглощает путника так быстро, что он не успевает понять, что происходит, и даже не пытается кричать, пока рот не забивается жидкой грязью. Через Вульфгара я заглянул в Бездну, обиталище демонов, а есть ли на свете место более ужасное и переполненное ненавистью? Да, это было поистине самое опасное из приключений.

Я окружил себя друзьями, которые могли бесстрашно преодолеть злобу чудовищ, морозный ветер, и трясины, и демонов, встретить опасность боевыми криками, крепко сжатыми челюстями и поднятым наготове оружием. И никто из них не противостоял врагам с такой отвагой, как Бренор.

Но есть нечто такое, что способно потрясти даже его, как и каждого из нас, с такой же силой, с какой земля колеблется под ногами, начинает дрожать и покрываться трещинами. Перемены.

При любом честном анализе, в основе страха лежат именно перемены, ожидание чего-то незнакомого, превосходящего наш опыт и совершенно недоступного пониманию и предсказанию конечного результата. Перемены. Неопределенность.

В них лежит корень самого примитивного страха — страха смерти, этого кардинального изменения, никем из нас не испытанного, которого мы стараемся избежать при помощи замысловатых сценариев и банальностей, хотя все они могут как помочь, так и навредить. Эти меры, как мне кажется, являются продолжением рутины нашей жизни. Мы прокладываем колею единообразием своих дней и жалуемся и сетуем против этого однообразия, хотя фактически находим в нем успокоение. Просыпаясь, мы строим наши дни согласно привычкам, следуем нами же выработанным нормам и лишь иногда чуть-чуть отклоняемся от ежедневных правил. Изменение — это маленькая смерть, неиспользованная частица сава-игры. Оно может быть волнующим и пугающим переживанием только в том случае, когда у нас имеется средство противостоять ему, когда есть возможные пути отступления, какими бы трудными они ни были.

Армия орков не пугает Бренора. Обальд Многострельный тоже не внушает ему страх. Но то, что может последовать за его действиями, особенно если Обальд, остановится и построит королевство, а если еще и другие государства Серебряных Земель примут это новшество, — вот что внушает Бренору Боевому Топору ужас, леденящий сердце и потрясающий устои веры. Обальд угрожает не только народу Бренора, его королевству и жизни. Замыслы орков разрушают основу порядка, связывающего народ Бренора, лишают значения Мифрил Халл и уничтожают само представление об орках и их месте в установившейся концепции дворфов. Не могу утверждать со всей уверенностью, но подозреваю, что Бренор надеется на новые атаки орков, на то, что они в конце концов будут вести себя так, как можно ожидать от орков и всех остальных представителей гоблинского племени. Любой другой вариант был бы слишком неожиданным и неприемлемым для Бренора и его воззрений на мир, чтобы рассматривать возможность — даже вероятность — благополучного исхода для всех вовлеченных в эти события.

Я вижу перед собой предстоящую битву за сердце Бренора и за сердца всех дворфов Серебряных Земель.

Намного легче поднять оружие и нанести смертельный удар по знакомому врагу, орку.

В каждом обществе, с которым я был знаком, во всех племенах, с которыми странствовал, я убеждался, что в каждом подобном случае диссонанса, когда события выходят из-под контроля, разочарованные современники часто ищут маяк, постоянную точку — божество, личность, место или магический предмет, которые, как они верят, могут все в мире изменить к лучшему. В Мифрил Халле было немало разговоров о том, что все исправит король Бренор и тогда жизнь станет такой, какой была до нашествия орков. Бренор давно заслужил их уважение, он несет на своих плечах мантию героя с достоинством и отвагой, как ни один другой дворф за всю историю этого клана. Для большинства дворфов именно король Бренор стал своего рода маяком и средоточием надежды.

Но все это лишь усиливает ответственность Бренора, поскольку перепуганные люди, основывая свою веру на определенной личности, намного больше склонны к проявлениям нерешительности и некомпетентности. Все это усиливает давление на Бренора. Он-то знает, что ожидания людей могут быть обмануты и он не в силах оправдать их надежды. Он не может убедить леди Аластриэль из Серебристой Луны и других вождей, даже короля Эмеруса клана Боевого Венца из Цитадели Фелбарр, выступить против Обальда общими силами. А воевать силами одного Мифрил Халла значило бы обречь клан Боевого Топора на полное истребление. Бренор понимает, что обязан носить мантию не только героя, но и спасителя, а это для него тяжелая ноша.