Дорогой мой человек - Герман Юрий Павлович - Страница 71

• Предыдущая
• 71/143
• Следующая

Старческая сухая рука фон Цанке с обручальным плоским кольцом на безымянном пальце потянулась к фужеру, «добрый малыш» с готовностью налил штандартенфюреру «виши», тот умиленно крякнул:

– Даже вода из Франции, как о нас заботится наш фюрер!

– Хайль! – сказал сзади тихим голосом «добрый малыш».

– Хайль! – пронеслось над столом.

– И не только «виши», – почтительнейше просунулся к уху штандартенфюрера дожидавшийся своего часа и своей «темы» шеф-директор Войцеховский. – Сегодня самолетом нам доставлен камамбер из Парижа, устрицы из Отенде, кумберлен из Дании, креветки и совершенно свежие страсбургские гусиные паштеты…

Фон Цанке слегка наклонил голову. На слова о паштетах не следовало кричать «хайль», но пропустить все это мимо ушей фон Цанке тоже не смог.

– Гений фюрера, – вновь начал он, вглядываясь в лица своих офицеров, тех самых, которым он так недавно помянул «ночь длинных ножей» и которые сейчас сидели, словно внуки возле мудрого дедушки, – гений фюрера заключается еще и в том, что его система поощрения деяний ощутима, она состоит из плоти, материальна и весома. Фюрер не только покоряет народы, он тотчас же, немедленно, со всей присущей ему энергией заставляет эти народы работать на наше материальное благополучие. Завоевание Франции не есть завоевание эфемерное – парижский камамбер тому доказательство. Наша операция «Мрак и туман XXI» вознаграждена в то мгновение, когда о ней стало известно в ставке. Те дубовые листья к моему кресту, которые сегодня вручит мне партгеноссе бригаденфюрер Меркель, так же как и те знаки отличия, которые он вручит вам, мои мальчики, есть реальность, а не надежды на вознаграждение в небе…

Он говорил бы еще долго, но в это мгновение штурмбанфюрер Венцлов через весь зал громко и весело позволил себе перебить шефа:

– Бригаденфюрер Меркель изволил проследовать через КПП станции Капелюхи.

Старый лис несколько побледнел. Сзади за его спиной Войцеховский быстро шептал Цоллингеру про «горбатого и ушедшего косолапого», но «добрый малыш» не слушал. Его беспокоил оркестр, и, слегка оттолкнув шеф-директора, он поспешил к капельмейстеру, чтобы предупредить его, когда начинать «Хорст Вессель». Этот болван вполне мог начать песню «Выше знамя поднимайте, теснее ряды смыкайте» вместо «Большого марша», как уже случилось однажды. На ходу он услышал, как фон Цанке громко и торжественно провозгласил:

– Попрошу встать, мальчики! Мы встретим нашего славного бригаденфюрера стоя!

Это было последнее, что услышал «добрый малыш», потому что звука взрыва никто из всех офицеров группы "Ц" и входящих в это время в вестибюль офицеров комендатуры во главе с майором цу Штакельберг унд Вальдек не услышал. А впрочем, мертвые, как известно, ничего не рассказывают. Взрывчатка, заложенная горбатеньким бухгалтером Земсковым, сделала свое справедливое дело. Взрыватель сработал в одиннадцать часов пятьдесят минут в ночь на шестнадцатое февраля 1942 года. Трехэтажное здание, под которым расположилось казино «Милая Бавария», на короткое время озарилось бьющим вверх оранжевым пламенем, выходящим как бы из глубочайших недр земли, потом медленно обвалилось, и тогда занялся свистящий и воющий пожар.

К этому пожарищу и подъехал в черной бронированной машине, со свастикой на флажке радиатора, огромный, сутуловатый, костистый, по кличке «Дромадер», бригаденфюрер СС и старый друг покойного фон Цанке Вольфганг Меркель.

Брезгливо поджав губы и не замечая своего лощеного адъютанта, он сказал в бушующее пламя пожарища, словно там были его собеседники:

– Ну? Какого же черта вы меня торопили?

Алевтину била крупная дрожь, в глазах стояли слезы, руки ее безостановочно двигались – она то разминала и рвала спичечный коробок, то перекладывала с места на место ножик, то расставляла в ряд кружку, стопку, консервную банку, пепельницу.

– И многих взяли? – спросила Аглая Петровна.

Валентина Андреевна кивнула, слезинка быстро покатилась по щеке, капнула на стол.

– Успокойся только, пожалуйста!

– Я спокойная, а нервам не прикажешь. Берут всех, кто даже больной лежал. На самолетах они прилетели из самой Германии, сытенькие, фронта не нюхали, на подбор – палачи. Раньше приезжала зондеркоманда, а теперь другие, название я забыла. Самые они главные по этой специальности, главнее нет. Ходят из дома в дом, ничего не говорят, кроме этого своего «шнеллер!». И сразу стреляют, если что, такой приказ.

– А над ними кто?

– Дракон из Берлина, гад бригаденфюрер. Никуда не выходит. Слышно, сам себе и кушать готовит – яичницу. Гестапо все автоматчиками оцеплено. По другой стороне и то пройти невозможно…

Она вдруг сдавила голову ладонями и почти простонала:

– Хоть бы эта метель кончилась, свистит и свистит который день…

– Ты бы валерьянки выпила, – посоветовала Аглая Петровна. – Или чаю горячего!

– У меня немецкие порошки есть, приободряющие , – сказала Алевтина. Которые они своим танкистам дают… Выпью порошки и шнапсом отлакирую.

Аглая пожала плечами. Валентина Андреевна высыпала два порошка в ложечку, запила водкой с чаем и закурила сигарету.

– Земскова работа, – вдруг сказала она.

– Почему это – Земскова?

– А я ж тебе рассказывала, как он на меня натолкнулся и отпрянул и как я потом нарочно с шеф-директором кокетничала, чтобы отвлечь от подозрений…

– Земсков там и случайно мог очутиться…

Алевтина небрежно усмехнулась.

– Я шеф-директора Войцеховского отвлекала, а ты меня. Интересно получается. Если у меня живешь и на меня положилась, то, значит, в порядочность мою веришь. А если не веришь, то для чего живешь? Впрочем, это разговор лишний и ничего собой не представляющий, ты все равно отмолчишься, я уж к тебе, подруженька, привыкла. Интересуешься небось, где они, Земсковы, – брат и сестрица? Провалились как под землю. Ихнюю всю улицу прочесали, все подвалы разбомбленные даже, – ушли, наверное к твоим. Довольна?

– Конечно, довольна! – с тихой улыбкой ответила Аглая Петровна.

– А где наша «Милая Бавария» была, теперь совсем вроде как котлован. И их всех в гробы собирали щипцами.

– Какими таким щипцами? – неприязненно и брезгливо спросила Аглая Петровна.

– Для камина бывают такие – длинные. Вот в гроб кинут какое-никакое шмотье, а потом для тяжести – кирпичи, или песок мерзлый, или всякую там штукатурку. Гвоздями здесь же в котловане гроб забьют и на нем мелом «штурмбанфюрер Венцлов». А там, может, и не Венцлов никакой, а вовсе фрау директорша или этот самый унд Вальдек – комендант.

– Комендант тоже в вашей «Баварии» был?

– Конечно. Я же сказала: никто живым не вышел, одна только Собачья Смерть все бегает и кричит, наверное свихнулась. Теперь уж ее увели, засадят, наверное, в сумасшедший дом.

– А в городе как?

– Обыкновенно: затаились. Даже и ребенка не встретишь нигде. И дым не идет, и свет не горит. Страшно людям…

Зябко передернув плечами, Аглая Петровна повторила:

– И дым не идет, и свет не горит…

Алевтина внимательно на нее взглянула, размяла сигарету, долго ее раскуривала, потом спросила:

– У меня план имеется, Аглая Петровна, я выработала. Долго обдумывала и хочу поделиться. Можно?

– Какой такой план?

– Красивенький и простенький. Ты только слушай и не думай, что ты одна умнее всех. Вот какой план: эти двое все тут прохаживаются возле булочной. Один длинный, другой покороче и потолще. Ихние топтуны – так они называются. И очень смотрят, когда выходишь. Но издали. Они лицо не разглядят, они только фигурку отметят и, конечно, одежду. У дракона, у бригаденфюрера, им спросить новые приказания нельзя – страшно. У них все по-старому, как будто и не подорвана «Милая Бавария». А может, кто гаду этому – дракону – и доложил, для чего ты отпущена, зачем ты временно вышла на свободу. Он и согласился с ихним планом, возможно?

• Предыдущая
• 71/143
• Следующая