Комбинации против Хода Истории (Сборник повестей) - Гергенрёдер Игорь - Страница 11

• Предыдущая
• 11/62
• Следующая

Было решено послать в штаб Быбина. Ему там доверяют: расскажут...

Ромеев лег навзничь прямо на тропинке меж запасных путей. Чтобы его не тревожили, Сизорин встал подле. Солдаты из других вагонов обходили лежащего, не придираясь, не задавая вопросов; понимали: без причины никто эдак не ляжет. А причина сама разъяснится.

Вернулся замкнуто-напряжённый Быбин, не спеша полез в теплушку. Остальные последовали за ним. Быбин, никому не отвечая, дождался Ромеева и как бы выговорил ему:

– В прежнее время ты каких-то эсеров под казнь подвёл? Ожидают самого Роговского. Он под Самарой, с проверкой. Начальник высокий. Прибудет, ему скажут, и он, надо понимать, велит тебя накрыть. Ротный поведёт в штаб: вроде б, чтоб ты рассказал, как вы с Сизориным от красных ушли. А в штабе будут наготове...

Добровольцы дружественно теснились вокруг Володи. Чувствовали: с ними не ловчит. За сутки, что он провёл среди них, ощутили: не корысть заставляет его так переживать. А что чья-то смерть на нём – теперь такое не в диковинку.

– Делов тобой, кажись, наделано, – снисходительно упрекнул его Быбин. – Но ты это прекратил – взялся красных убивать. Нам польза. Вот и начальник штаба говорит: нашли, когда мстить. Не нравится ему это. И правильно.

Кругом взволновались: а то нет?! Человек сам пришёл, сам открылся – и нате!..

Шикунов предложил Володе:

– Вам бы скрыться...

Это подхватили.

– Печалуюсь я... – Ромеев произнёс слово «печалуюсь» с таким горьким, болезненным выражением, с каким мужик говорит об утрате коня. – Об одном-едином печалуюсь: шпионам полная воля и возможность!

Выдохнул жарко:

– Желаете, докажу? Всё равно ж на месте сидите.

Пойти с Володей решилось человек семь-восемь. Он оправил гимнастёрку, прихватил винтовку – солдат, каких масса вокруг.

На станции Самара – шесть платформ, откуда то и дело отходят составы с войсками. Около часа Ромеев и его команда ходили в толчее по платформам. Кое-кому это наскучило, с Володей остались четверо. Его шёпот заставил их замереть:

– Определённо! – отчётливо и непонятно прошептал он, указал взглядом на высокую миловидную барышню в шляпке с вуалью, в перчатках. Она спрашивала офицера, какой полк погрузился в эшелон, куда следует. Ей нужно – объяснила – разыскать прапорщика Черноярова.

Молодой офицер любезен. Хорошенькой незнакомке так приятно угодить! Мадмуазель не знает, в каком полку служит прапорщик Чернояров?

– Ах... я не разбираюсь... кажется, в Шестом...

Офицер улыбается: разумеется, мадмуазель и должна быть беспомощной в подобных вопросах.

– Шестой Сызранский сегодня уже отправлен в оренбургском направлении.

О, как жаль! Барышня расстроена. Прощается. Пошла.

Ромеев «отпустил» её шагов на пятнадцать, неторопливо двинулся следом; спутники – за ним. Она, обронил негромко, уже им попадалась: на второй платформе и на четвёртой.

– Правильно, – подтвердил Быбин, – припоминаю.

Лушин с недоверчивостью возразил:

– Барышень тут немало.

– Ну, я-то не спутаю! – обрезал его Ромеев. Доказывал вполголоса: – Зачем ей: что за часть? куда? Офицерики рады потоковать: тетер-рева! И не вдарит в башку: не знаешь, в каком полку служит, чего ж спрашивать – какой полк грузится да куда едет? Мокрогубые! По виду, по обхожденью, она – ихняя. Каждый представляет свою: эдак, мол, и его бы искала. С того языком чешут.

– В дружину сдать бы... – заметил Шикунов.

Володя оборвал:

– Погодь! Я взялся доказать – и я вам докажу безупречно! Не её одну подсёк. Ещё «лапоть» один тыкался...

Послал Сизорина приглядывать за барышней, с остальными поднырнул под стоящие поезда. Вышли на третью платформу, потолкались.

– Вот он! – бросил Ромеев. – Подходим неприметно, порознь.

Пожилой бородатый мужичонка в лаптях, с набитой кошёлкой, маячил перед составом, на который погрузили сорокачетырёхлинейные гаубицы и упряжных лошадей. Подойдя к субтильному курносому юнкеру не старше восемнадцати, спросил:

– Господин, это будет не Пятый ли полк?

– Нет.

– Сынок у меня в Пятом Сызранском. По своей охоте пошёл! А я на работах был в Мелекессе, не привелось и проститься. А добрые люди скажи: в Самаре ещё Пятый-то. Привёз, чего старуха собрала...

– Пятый Сызранский полк – во Второй дивизии, – сухо сообщил юнкер.

– А это какая?

– Другая.

– На Уфу едете? Я чего спрашиваю-то. Охота, чтоб сынку выпало – на Уфу. Там места больно хлебные. И коровьим маслом заелись. Вам, стало быть, туда? Счастье, коли так...

Юнкер важно прервал:

– Вы рискуете жизнью! – ему впервые выпал случай «сделать внушение». – Вы – в расположении Действующей Армии, здесь нельзя вести расспросы! Приехали к сыну, а ни его не увидите, ни домой не вернётесь. Вас могут р-р-расстрелять на месте!

– Спаси, Святители... – мужичонка низко поклонился; крестясь, засеменил прочь.

Ромеев послал Шикунова следить за ним. Пояснил: для «полного букета» надо еще «мальца» посмотреть – давеча приметил. Должен где-то здесь крутиться.

«Мальца» нашли на шестой платформе. По виду – уличный пацан лет четырнадцати. Переминаясь с ноги на ногу, разговаривал с добровольцем, на котором военная форма висела мешком. Лет около тридцати, с интеллигентным лицом, в пенсне – по-видимому, учитель. Парнишка спрашивал его, указывая на эшелон с пехотой:

– Дяденька, это на Уфу? Я батю ищу! Сказывали – его на Уфу. Какой полк-то? Мой батя в Сызранском...

Доброволец вежливо ответил: полк – Седьмой Хвалынский, следует в сторону Оренбурга.

– Не до Павловки? Сказывали, там биться насмерть будут. За батю боязно. Мать хворая лежит, какой день не встаёт...

На плечо мальчишки легла рука Ромеева.

– Здорово, Митрий!

– Ванька я, – зорко вгляделся в незнакомого военного.

– Отец, говоришь, следует на Уфу? А сам боишься, что его убьют под Павловкой. Направления-то разные.

У паренька в руке – бумажный свёрточек. Протянул:

– Крестик серебряный на гайтане. С иконкой! Святой Михаил Архангел! Мать наказала отца найти – передать...

– Идём к отцу! Ждёт, говорю! – Ромеев взял пацана за запястье. Сообщил добровольцу: – Украл крестик только что. У контуженого взял обманом.

Солдат в пенсне остался стоять – с выражением растерянного недоверия.

Мальчишка пронзительно вскричал:

– Люди добрые! Караул!! – тут же смолк от жгучей боли в руке.

– Сломаю грабельку! – раздалось над ухом.

Быстро шли сквозь толпу.

– Воришка это! Воришка! – внушительно охлаждал Быбин тех, кто порывался вступиться. Ромеев велел ему отвести «шкета» к багажному помещению вокзала, ждать там. Лушина послал найти Шикунова: вдвоём они должны взять «лаптя», тоже доставить к багажному.

– Я туда же бабёнку приведу! – шепнул Володя, побежал.

От багажного вели троих. Хорошо одетая барышня возмущалась:

– Позовите офицера! Это – своеволие пьяных!

Мужичонка в лаптях молился вслух. Паренёк помалкивал. Спутники Ромеева с винтовками наперевес окружали группку, сам он шёл впереди с наганом в руке, покрикивал:

– В сторонку! Контрразведка!

Из вокзала запасным ходом вышли на мощёную площадку. От неё начинались тянувшиеся вдоль железнодорожного пути пакгаузы, сколоченные из пропитанных креозотом балок, обращённые дверьми к поездам. Позади пакгаузов неширокой полосой протянулся замусоренный пустырь. Железная решётка отгораживала его от палисадника и городских строений. На пустыре никогда не высыхали зловонные лужи, попадались трупы кошек, собак. Небольшая его часть посыпана песком. На нём темнеют круги запёкшейся крови. Одни чернее: кровь уже гниёт. Другие – свежие.

– Двоих нонешних убрали, – сказал Шикунов, и все пришедшие посмотрели на стену пакгауза, густо испещрённую отверстиями: множество пуль глубоко ушло в толстые твёрдые балки.

• Предыдущая
• 11/62
• Следующая