Святослав Хоробре: Иду на Вы! - Прозоров Лев Рудольфович - Страница 29

Дело в том, что Константин оставил подробные заметки об этом визите. То, что в них — ни слова об его сватовстве, понять еще можно: кому приятно вспоминать неудачу? Странно иное — Константин не только не говорит ни слова о крещении Ольги, но и упоминает в ее свите священника Григория.

Вот уж, как говорила Алиса, все страньше и страньше… Грекам выгодно приписать крещение правительницы Руси себе, но они молчат о нем и считают ее христианкой. Киевский летописец, вместо того, чтоб пуще прославить Ольгу, в языческой стране узревшую "свет истины", замалчивает это событие и "переводит стрелки" на греков. Приблатненное выражение тут в самый раз. Полное впечатление, что летописец или его источник создает Ольге… алиби. И создавать его начали по горячим следам: уже в "Хронике продолжателя Регинона" Х в. упоминается о крещении "Елены, королевы ругов" в Константинополе. Но зачем?

Из книги в книгу кочует рассказ, как Ольга мстила за мужа "по жестокому языческому обычаю". К чести летописца, он тут не при чем. Описывая зверства будущей святой, он ни разу не вспоминает любимое "были же люди погани и невегласы". Да и то — что такое пять с небольшим тысяч взбунтовавшихся данников-древлян? Поколение спустя в Константинопольском ипподроме на потеху столичной толпе по приказу православного цесаря Василия II казнят 48 тысяч пленных болгар, — между прочим, православных христиан! А лет за полтыщи до того благочестивейший император Юстиниан Великий на том же ипподроме заманил в ловушку и вырезал пятьдесят тысяч участников восстания Ника, чистокровных византийцев и, конечно, тоже православных. А уж что творили образцы добродетели из священного писания христиан!

Перед такими деяниями любимца всеблагого господа, кроткого царя Давида Ольга вообще гуманистка, нежнейшей души женщина.

Более того, Ольга как раз действовала вопреки языческим обычаям. Начать с того, что обычаи эти строго ограничивали круг мстителей. Это брат, сын, отец убитого, сын брата или, на худой конец, сын сестры. То есть не только жена, но и вообще женщины как мстители не рассматривались.

В преданиях, правда, встречаются жены-мстительницы. Это Гудрун из "Старшей Эдды", Сигрун из "Саги о Вольсунгах", наша Рогнеда. Все они мстили, — успешно или нет — мстили мужу, убившему отца и братьев, истребившему всех мужчин в роду. Все это — явно не про Ольгу. И еще — все они не один год пестовали месть, не спешили с ней. Северная премудрость гласит: "Только раб мстит сразу, только трус — никогда". Резня, учиненная древлянам Ольгой, менее всего похожа на "жестокий языческий обычай". Ольга как раз спешит, торопится, суетится…

Но почему Ольга спешит? Почему берется за не положенную ей месть? Неужто и впрямь боится древлянского войска под стенами Киева? Ведь у ней, по летописи, большая, уцелевшая часть дружины мужа, своя "малая дружина". И ополчение полян встретило бы "заклятых друзей" в топоры. Древляне воевали и с северой, так что за тыл Ольга могла быть спокойна. Более того — Северская земля в этой войне выставила бы под киевские стяги столько воинов, сколько могла.

Нет, не месть. Что-то иное. Что? Вспомните Ярослава в Новгороде. Тот, совсем как Ольга, заманивал и резал толпами, не щадя невинных. Лишь бы быть уверенным — не спасся ни один, кто мог что-то знать, видеть, хотя бы слышать. Не вышло.

И у Ольги не вышло. В 1890-х годах фольклорист и историк Н.И. Коробка записал в Овручском уезде, на месте столицы древлян Искоростеня, множество сказаний о княгине Юльге (Вольге, Ольге), убившей своего мужа, Ригора или Игора.

Неясно только, кем в этой истории оказываются древляне, явно ничего дурного от Ольги не ждавшие. Речи их послов — с "добрыми" князьями-пастырями, "волком" Игорем, "овцами", — напоминают скорее выдержку из христианской проповеди, чем речи лесных охотников и пахарей. Кто же они — древлянские христиане, соучастники убийц? Или это убийцы посмертно вложили в уста жертв привычные слова? Кого убивали на княжеском дворе и у Игоревой могилы — свидетелей или подельников?

Между прочим, следует заметить и еще одну сторону вопроса. Ольга по языческим обычаям не имела права не только мстить за Игоря. Наследовать ему она тоже не могла. Ни у скандинавов, ни у славян вдовы не наследовали власть мужей. Легендарные правительницы чехов и поляков, Либуше и Ванда, с которыми часто сравнивают Ольгу, наследовали не мужьям, а отцам. Наследовать Ольга могла, только будучи беременна наследником, и вполне возможно, что в год смерти мужа Ольга носила младшего брата Святослава Глеба (или Улеба). Глеб вырос христианином, и возможно, что христианская партия именно его рассматривала, как наследника. В Киевской Руси наследником мог стать тот представитель княжьего дома, кого выкликало вече. Но, так или иначе, править Ольга могла лишь в отрыве от языческих обычаев. И опорой ей были порвавшие с ними люди — христиане. Дождавшись естественной смерти Игоря, Ольга со товарищи могли дождаться и вхождения Святослава в совершеннолетие…

Все сходится, увы… Так что же, убийца Игоря — Ольга? Убийца собственного мужа? Все против нее, но… не будем спешить. Мне думается, патер Браун, с воспоминания о котором мы начали распутывать древлянский детектив, не поддержал бы этого обвинения. Нет, не потому, что княгиня — христианка. "Он был логичен (и правоверен), а потому не вывел из этого факта, что она невиновна. От него не укрылось, что среди его единоверцев были крупнейшие отравители" ("Сельский вампир"). Тут дело в другом: он не зря говорил в "Странном преступлении Джона Боулнойза", что "из всех невозможностей самая существенная — невозможность нравственная". Патер Браун мог представить любому суду защитника Ольги. Им оказывается Святослав.

Совместимо ли с нравом Святослава и его верой не только оставить в живых убийцу отца, но и жить рядом с нею, доверить собственных сыновей? Традиционная мораль Европы в таких случаях скорее простила бы матереубийство: вспомните Ореста, Бову королевича из русской сказки или рыцарей Артура, братьев Гавейна, Гарета, Агравейна и Гахериса. Все они убили матерей за соучастие в убийстве отца или хотя бы за связь с убийцей. При этом Оресту ставили алтари и храмы, Гавейн считался одним из лучших рыцарей Круглого стола (с него начались поиски Грааля), а Бова — один из самых любимых сказочных героев. Гамлет с его "быть или не быть" — герой гораздо более поздней эпохи. Впрочем, реальный Гамлет — к слову, внук Рюрика по матери, и значит, двоюродный брат нашего героя, — на шекспировского ничуть не походил, знаменитым вопросом не маялся. Он долго, как истинный викинг (Дания, IX век!) готовил месть. В конце концов, он зарубил дядю-братоубийцу, а его приспешников спалил в деревянных хоромах. И Саксон Грамматик, поведавший нам эту историю, не говорит, пощадил ли принц свою мать, Яруту Рюриковну, жившую в тех же хоромах!

Ни о какой сыновней любви Святослава в источниках речи нет. Он "гневался на мать" и в лучшем случае терпел ее. И пощадить он ее мог, только твердо зная, что Ольга не была организатором убийства. Соучастницей — возможно, укрывательницей — наверняка, но не убийцей (собственно, и в преданиях полешуков часто говорится, что Ольга убила мужа по ошибке, не узнав). Мы никогда не узнаем, ЧТО знал молодой князь. От нас так прятали вину, что спрятали оправдание. И нам остается лишь поверить нашему герою. Ибо только такая версия объясняет все — от летописных нелепостей по поводу смерти Игоря до отношения Святослава к матери.