…И ловили там зверей - Бушков Александр Александрович - Страница 2

– Жаль, жаль, – сказал Меншиков. – А здорово было бы, верно, – космический такой дракон, умеющий протягивать лапу в подпространство? Загарпунить его, как Белого Кита, и никаких тебе сложностей… Сай, я догадываюсь, о чем ты хотел спросить – страшно мне или нет. Ага?

– Н-ну… Пожалуй, я не стал бы так четко формулировать, но суть…

– А мне вот не страшно, – признался Меншиков. – Знаешь почему? Как может быть страшно, когда не знаешь, чего или кого бояться? Просто неизвестности как таковой бояться, по-моему, глупо – мы ведь профессионалы. Тут что-то другое, не страх… Сай, ты никогда не охотился, тебе не понять, что испытывает охотник, когда однажды ему самому предстоит стать дичью, причем, заметь, неизвестно чьей дичью. Оригинальное ощущение, как ни стараюсь, не могу подобрать ему название…

Он поднялся, отряхнул колени и, не оглядываясь, пошел к своему вертолету. Назойливо звенели цикады. Саймон Роксборо шагнул было следом, но остановился, махнул рукой и потянул из кармана видеофон. Жадно уставился на крохотный экран. Там по-прежнему алела «омега» из греческого алфавита – от «Дротика» по-прежнему не было никаких сообщений, хотя расчетный срок истекал. Оставалось два часа, потом – неизвестность, которой и так хватает с лихвой…

На галерее, где он стоял, царила полутьма, как и внизу. Там, внизу, в центре зала, над черным решетчатым диском инфера сплетались в диковинные узоры, превращались в фантастические цветы зыбкие дымы цветомузыки. «Сотворение мира» – узнал Меншиков пьесу. Дымы сплелись в нарочито грубый, словно обкусанный шар удивительно чистого алого цвета, потом изнутри полыхнула белая вспышка, желтые лохматые протуберанцы слепо и властно подавляли алый, впитывали его, растворяли в себе, зеленые змеистые молнии струились от полюсов к экватору. В ярком огне рождалась планета – миллионы лет до первых живых капелек, миллионы лет до кислорода в атмосфере, миллиарды лет до человека. До Меншикова и замаскированного бластера в кармане его комбинезона с эмблемой инженера-ремонтника. До звездолетов, которые бесследно исчезают там, у Большой Золотой Черепахи.

– Павел? – раздался за его спиной женский голос. Меншиков обернулся. Темные волосы сливались с полутьмой, но розовое платье из модного нынче илиала слабо мерцало, позволяя разглядеть ее лицо и узнать его. Впрочем, он узнал ее сразу, по голосу. И настороженно спросил:

– Анита?

Она никогда, ни за что на свете не подошла бы просто так, поздороваться и поболтать. Она его ненавидела. Для нее Павел Меншиков перестал существовать три года назад, когда уговорил наконец Алена Ле Медека перейти в отдел «Динго». Анита любила Алена и терпеть не могла отдела «Динго».

– Ты мне хочешь что-то сказать? – тихо спросил Меншиков.

– Хочу, – кивнула Анита. – Хочу тебя поздравить, Меншиков. Ты добился своего. Как всегда, верно? Вот и теперь… «Дротик» не вернулся.

– Анита…

– Молчи, – сказала она, даже не зло – равнодушно. – Все я знаю. Ты страшно сожалеешь, тебе больно, ты отправляешься по его следам, и все такое прочее. Но мне от этого не легче. Его-то все равно уже нет.

– Откуда ты можешь это знать?

– Тебе не понять. Ты не бойся. Не будет никаких истерик. Я просто хочу, чтобы ты не забывал, как я вас всех ненавижу. Вашу форму. Вашу всегдашнюю готовность к «решительным действиям». Ваши кобуры на поясе. Вы и его сделали таким, вы… – Она запнулась, подбирая слова.

– Динозавры, – подсказал Меншиков. – Обычно нас обзывают именно так. Однако всегда приходят к нам, как только что-то не ладится. И долго еще будут приходить.

– Статуя, – сказала Анита. – Глиняный Голем. Как все вы, привыкшие ломиться сквозь дым и пламя. Павел, тебе никогда не приходило в голову, что иногда глупо и бессмысленно ломиться сквозь пламя? Проще выяснить, отчего начался пожар и нельзя ли его просто погасить…

– Я спешу, Анита.

– Ну спеши… Может, это и плохо, но желаю тебе неудачи. Именно, тебе, Динго. Прощай.

Меншиков не смотрел ей вслед. Отошел от перил и уселся в первое попавшееся кресло. Инфер погас – пьеса кончилась. Внизу зааплодировали, но светлее не стало, лишь вспыхнули несколько красных, синих и желтых ламп, дававших больше красивых причудливых теней, чем света.

– Здравствуйте, – сказал появившийся из темноты человек. Это был Балашов, начальник службы полетов.

– Садитесь, – сказал Меншиков, – выпьете что-нибудь?

– Спасибо, нет. Это ужасно…

– Послушайте! – почти грубо оборвал его Меншиков. – Ну почему это стало традицией – как только случится катастрофа, все ходят с печальными лицами и говорят с пафосом? Нет в этих исчезновениях ничего ужасного, понимаете? Ужас – это страх. А здесь – Неведомое… «Дротик» не вернулся?

– На связь они не вышли. Авария исключена. Все блоки были трижды продублированы.

– Знаете, вы мне нравитесь, – сказал Меншиков. – Некоторые ваши коллеги упорно отстаивают гипотезу необъяснимых аварий. Так упорно, что это переходит в тупость.

– Да… Все выглядит так, словно кто-то сознательно и целеустремленно… – Он запнулся.

– Похищает наши корабли и людей, – спокойно закончил за него Меншиков. – И это, несомненно, разумные существа. Я знаю, что во Вселенной масса неизвестного, неизведанного, не верю в космических драконов, способных украсть через подпространство человека с борта корабля.

– Мне трудно верить…

– А мне легко? – сказал Меншиков. – Получается, что здесь, в тысяче парсеков от Земли, мы наконец встретили гипотетического противника, о котором знали только по древней литературе? Что же, получается, мы ошибались, когда твердили двести лет о непременной гуманности и добре Высокого Разума? Я не хочу верить, что мы ошибались, но давайте рассуждать трезво. Приглашение в гости против воли гостя во все времена именовалось насилием. Ладно, хватит об этом. Вы приготовили корабль?

– Да.

– Мы особо подчеркивали – самый обычный корабль. Никакого тройного дублирования агрегатов и блоков, ничего. Я – обыкновенный инженер-ремонтник на обыкновенном рейдер-боте.

– Мы все сделали так, как вы просили, – сказал Балашов. – Не будет каким-то нарушением, если я спрошу о вашем плане.

– План, план… – Меншиков барабанил пальцами по столу. – План хороший, рискованный и простой, как гвоздь. Я лечу туда, чтобы они захватили и меня. Пусть захватывают. Кто бы они ни были, вряд ли они похищают людей для того, чтобы тут же слопать. Может, хотят получить какие-то сведения. Может, их цивилизация развивалась как-то иначе, у них никогда не было звездолетов, но они увидели наши и увлеклись, как ребенок новой игрушкой. В общем, есть основания думать, что меня не убьют и не съедят в первые же часы. А там посмотрим…

– Но ведь это означает – ставить миллион против одного!

– Наверняка миллиард против одного, – сказал Меншиков. – Какая разница? Наша работа в том и состоит, чтобы использовать шанс. Один на миллион. Или на миллиард. Главное, самое главное, чтобы этот шанс был…

«Для него и в самом деле главное одно: чтобы шанс был», – подумал Балашов, украдкой разглядывая массивного белобрысого человека, мелкими глотками прихлебывающего сок. Меншиков казался неповоротливым увальнем, но Балашов прекрасно знал, как обманчива внешность людей из «Динго». Два раза он видел их в деле, и этого было достаточно.

Как и очень многие, Балашов не смог бы определить с помощью какого-то одного слова свое отношение к людям из «Динго» – особого отдела Спасательной службы Астрофлота. С одной стороны, за ними давно и прочно закрепилась почетная репутация творцов чудес, и они в самом деле творили чудеса, вызволяя терпящих бедствие землян из передряг и безвыходных положений. Они делали невозможное, и количество спасенных ими заставляло уважать их. Но не любить. Настороженность и еще что-то сложное, чему не подобрать названия, как ни старайся.

Дело не в том, что в своей работе люди в палевых куртках поминутно шли на риск, а большинство остальных землян – нет. Дело в том, что многим люди из «Динго» казались своеобразными выходцами из прошлого. Они знали и помнили многое из того, о чем человечество не хотело знать и помнить. Здесь и умение убивать голыми руками, и их тренировки на полигонах, где многие тренажеры могли причинить оплошавшему тяжкие увечья. Обладание забытыми знаниями и ремеслами метило их невидимым клеймом. Они были такие же, как все, – и в то же время другие, непохожие…