Фаворит. Том 1. Его императрица - Пикуль Валентин Саввич - Страница 37

• Предыдущая
• 37/151
• Следующая

– Не забывайте, – подсказал Панин, – что там находится Миних, опытный полководец, и он не преминет указать императору, что спасенье должно искать за фортами Кронштадта, и ежели они крепость сию захватят, выжить оттуда их будет нелегко…

Всех беспокоила Лифляндия и Нарва, где дымили бивуаки войск графа Румянцева, собранных для похода на Данию (Петр может панически бежать к армии, которая, не зная о перевороте, вынуждена будет ему подчиниться). Решили: пусть адмирал Талызин на всех парусах мчится в Кронштадт, чтобы не допустить Петра в крепость, а рижскому генерал-губернатору Юрию Броуну императрица послала курьера с приказом – не повиноваться бывшему императору…

Наконец из Петергофа прибыл граф Воронцов, дядя фаворитки… Канцлер стал круто выговаривать Екатерине, что жена не имеет морального права выступать против мужа. Екатерина не пожелала оспаривать его доводов. Она распахнула окно: все улицы были заставлены шпалерами войск, плясал и гудел народ, в воздухе порхали листы ее манифеста.

– Разве этого мало? – спросила она. – Вы же видите – это сделала не я!.. Я лишь повинуюсь желанию общенародному…

Она спросила – будет ли канцлер присягать ей?

– Я послан лишь узнать, что здесь происходит.

Екатерина действовала без колебаний.

– В таком случае, – сказала она, захлопывая окно, – вы не должны гневаться на меня, если я вас сразу же арестую…

До шести часов вечера она играла роль стихийной жертвы, призванной «общенародием» для свершения добра. Пора становиться самодержавной… Панин, кажется, уже догадался, что вся эта тронная перепалка закончится чем угодно, только не провозглашением Павла. Екатерина велела выводить из конюшен Бриллианта – это был ее любимый скакун, жеребец белой масти в серых яблоках. Алехан подал императрице голубую андреевскую ленту, а Гришка Орлов прикрепил к ее ботфортам испанские шпоры.

– Распусти волосы, Като, – шепнул Алехан…

Екатерина вырвала заколки, копна черных волос рассыпалась по спине. Ей подали пучок дубовых листьев, она украсила ими треуголку. Верхом на Бриллианте императрица поскакала вдоль войсковых рядов, демонстрируя принятие главнокомандования над армией…

Сенат получил от нее первый собственноручный указ:

В красивой посадке, галопируя перед войсками, женщина мчалась по улицам, распустив длинные волосы, как разъяренная валькирия.

– Виват Катерина… матка! – горланили солдаты.

Каждый из них считал, что она превратилась в Екатерину II лишь благодаря его услугам, и даже мальчик-барабанщик, выстукивая палками боевую дробь, смотрел на императрицу как на собственное создание. Солдаты вскинули ружья и пошагали за ней!

Как потерянные, слонялись придворные между фонтанами Петергофа, отдыхали, сидя на решетках балюстрад, некоторые откровенно флиртовали. Ничего определенного о делах в столице никто не знал, а посланные лазутчики пропадали бесследно…

Миних посоветовал Петру ехать в Петербург:

– Там вы спросите войска, чем они недовольны, и посулите им всякое удовлетворение нужд.

– Но меня там могут убить, – ответил Петр.

– Конечно, могут. Зато сохраните честь…

Раздались голоса, что лучше бежать в Голштинию.

– На Украину! – кричали иные.

– Нет, через море – в Финляндию…

Возле канального шлюза устроилась имперская канцелярия. Петр изобретал указы, наполненные руганью по адресу Екатерины, четыре писца тут же писали их набело, а император подписывал манифесты на шлюзовом поручне. Графа Девиера послали в Кронштадт, чтобы приготовил крепость к укрытию императора и его свиты. Миних, кажется, уже понял, что дело Петра проиграно, – старый селадон затерся в общество молоденьких фрейлин и стал воспевать пышность их плеч, нежность шей и ручек, девицы отбивались от фельдмаршала веерами. А погода была очень хорошая…

Лизка Воронцова неустанно крутилась возле Петра, силясь выяснить по разговорам, что будет с нею, если… Здесь же был и воспитатель царя, академик Якоб Штелин, числившийся в ранге библиотекаря. Бесстрастно, как летописец, он составлял «почасовик» петергофской драмы, схожей с комедией:

«6 часов. По приказанию государя лейб-хирург дает ему несколько приемов стального порошка от поноса.

7 часов. Государь требует себе жаркого и ломоть хлеба. На деревянную скамью у канала ставят блюда жаркого и буттербротов с бутылками бургундского и шампанского. Государь посылает ораниенбаумским войскам приказание прибыть в Петергоф…»

В восемь часов вечера голштинцы прибыли в Петергоф, разбили лагерь подле Зверинца; Петр велел им быстро копать эскарпы и расставлять пушки. При этом Миних заметил царю:

– Неужели ваше величество уверены, что голштинцы способны удержать русскую ярость? Не только стрелять, но даже искать им запретите, иначе от Петергофа останутся одни головешки…

Петра ошарашила новость: калибр ядер не совпадал с калибром голштинской артиллерии. С полудня еще жили слабой надеждой, что Воронежский полк, квартировавший в Царском Селе, исполнит приказ и прибудет в Петергоф, но к вечеру выяснилось, что воронежцы прямым ходом повернули в столицу – в объятия Екатерины.

Миних взял с подноса кем-то не доеденный бутерброд.

– Уберите своих голштинцев! – сказал он, жуя…

Петр забился в истерике:

– Куда подевались курьеры? Почему никто из них не вернулся? Император я или уже не император?

К Монплезиру причалила шлюпка, на которой приплыл Иван Барятинский, утешивший свиту: в Кронштадте спокойно, а граф Девиер приготовил крепость к приему его величества (но в это же время адмирал Талызин уже прибыл в Кронштадт с указом Екатерины, а графа Девиера посадил на цепь). Придворные ликовали:

– Скорее, скорее… в Кронштадт, в Кронштадт!

Была светлая прозрачная ночь. Яхта плыла, раскрыв паруса, как бабочка крылья, громадные весла галеры взбивали прохладную воду. Кронштадтская гавань, к удивлению всех, оказалась заперта боном. С галеры бросили якорь, и яхта сгалсировала по ветру, подойдя ближе к галере. В мареве белой ночи Кронштадт казался заколдованным замком, в котором живут мифические исполины.

– Эй, на бастионе, отдайте гаванский бон!

Возникли звуки барабанов, с берега отвечали:

– Продырявим и потопим… прочь!

Петр выбежал на бак галеры и, стащив с груди андреевскую ленту, стал размахивать ею, как вымпелом:

– Я вам император… Почему закрыли гавань?

Прозрачный ночной зефир донес ужасную весть:

– Какой еще император? У нас давно Катерина…

Первое ядро шлепнулось в воду, обрызгав его величество. Спешно обрубили якорный канат, на веслах и парусах побежали прочь от Кронштадта. Яхта, круто ложась в бейдевинд, стала удаляться, а вместе с яхтою покидали императора винный погреб с бутылками и даже походная кухня с ее великолепными закусками.

– Я как раз хотел выпить, – сказал он.

– А я умираю от голода, – добавила Лизка.

Галера лениво шлепала веслами по воде. Все устали. Император спустился в каюту, лег на диван, фаворитка устроила рыдания…

К Миниху на палубе подошел испуганный Гудович.

– Прекрасная ночь, не правда ли? – сказал фельдмаршал. – И хоть бы один комар над морем… О, великий боже, сколько крови выпили из меня комары за двадцать лет ссылки в Пелыме.

– Есть ли еще случай для нашего спасения?

– Есть! Не приставая к берегу, плыть в Ревель.

– Но гребцы на галере уже измучены.

– Так это гребцы, а не придворные, – сказал Миних…

В три часа ночи Петр высадился в Ораниенбауме, в Японской зале дворца ему стало дурно. С трудом нашли хлеба, чтобы накормить всю придворную ораву. Петр начал составлять письмо к жене, при этом он предупредил вице-канцлера князя Александра Голицына:

• Предыдущая
• 37/151
• Следующая