Превосходящими силами - Герантиди Олег - Страница 57

• Предыдущая
• 57/78
• Следующая

– Не надо! Не шути так! – кричал Александр, но Солнце прожигало его насквозь жаром своим, и он сам стряхнул с рук крылья, и упал в теплые морские волны…

Когда он, отплевываясь, вынырнул, Солнце уже успело занять свое место на небосклоне, а под ним, этот небосклон перечеркивая, висел мост.

– Какой мост через море? Зачем Дедал обманул меня, утверждая, что другого пути с острова нет? – подумал Чернышков с удивлением, и снова волны сомкнулись над ним.

Следом с моста, сняв сапоги и ремень, уже летел Пилипенко.

Аэродром истребительного авиаполка КА. Бавария

Завывая, по летному полю аэродрома, скрытого в Баварском лесу, проехала полуторка. Накрыв самолет Осадчего принесенным облаком пыли, остановилась. Из машины вылез Петрович, командир эскадрильи.

– Ну что, Пашка, рисуй еще одну звездочку. Наземники подтвердили твоего последнего немца.

Петрович подошел, сунул руку для рукопожатия авиамеханику Василию Игнатьевичу Нестеренко. Именно так, а не иначе обращались молодые летчики к дяде Васе, которому, шутка ли, было уже больше тридцати и у которого была жена и, подумать только, двое детей. Тот подставил Петровичу предплечье, так как руки у него были в оружейном масле, крякнул и поинтересовался:

– А что там, у фрицев-то, самолеты еще остались? Не пора ли мне на флот?

– Да ты что, Василий Игнатьевич? У них еще знаешь сколько! Все валим и валим, а никак не кончатся! (Как будто сам он их валит, а не его подопечные летчики.)

Пашка, чья задница еще две секунды назад торчала из кабины, спрыгнул и подошел к замполиту.

– Ну, сынок, готовлю представление на «Героя», нет слов.

– Что, тот последний немчара какой-то особенный?

– Почему ты так решил?

– Ну, у других, тех, что раньше, самолеты как самолеты: помимо креста и свастики треугольник там нарисован, номер. А у этого последнего и кок винта был желтый, и дракон… Или мне померещилось?

– Да нет, не померещилось. Сегодня вечером разбор будет, о том и поговорим. К вечеру должен сам Яковлев приехать. Будет о самолетах спрашивать: как да что. Вы уж не ляпните чего. А то в Москве узнают.

– Да не маленькие, понимаем, – ответил дядя Вася.

– Сам? Тот, что самолет этот сделал?! – не поверил Пашка.

– Ну да.

– А о чем спрашивать-то будет?

– Я каждый день, понимаешь, с главным конструктором чай пью… Откуда мне знать, что его интересует? Ну, может, он хочет узнать, что еще в самолет приспособить, чтобы лучше летал…

Подъехал бензовоз. Солдат-заправщик привычным движением открыл заправочные люки, вставил в горловину шланг. Вокруг вернувшихся из боевого вылета самолетов начиналась привычная суета. Со стороны кажется, что слишком много лишних и непонятных движений делает обслуживающий персонал, но на самом деле все давно выверено. Еще не успел отойти бензовоз, как самолет, и так спрятанный между деревьями, накрыли масксетью.

Дядя Вася протянул провод от аэродромной сети, поставил аккумулятор на подзарядку, попинал тугие колеса шасси.

– Ну что, «Яшка», к бою готов? – спросил он, почесывая пузо через замасленный комбез, и сам себе ответил: Готов! Ну, тогда отдыхай…

Общее собрание, в просторечии, «разбор полетов», проходило в просторном помещении столовой. Вынесли столы, понатащили побольше стульев. В первом ряду – командование авиаполка, эскадрильи, сопровождающие главного конструктора.

Александр Сергеевич Яковлев, широкоплечий богатырь с громовым голосом, в новенькой военной форме, с иконостасом орденов на груди, похожий на Чкалова, Громова, Рычагова, Голованова, разительно отличался от того образа, который рисовали себе летчики, летавшие на истребителях ЯК. В их представлении, Яковлев должен был быть тихим интеллигентом с профессорской бородкой, невысокого роста, в светлом гражданском костюме и в шляпе.

Яковлев по бумажке прочитал некое подобие доклада о деятельности своего КБ. В нем говорилось о повышении одного и снижении другого на столько-то процентов, о неуклонном расширении третьего, что, по его мнению, было кардинально важно, но от чего практически всех, кто сидел далее третьего ряда, клонило в сон. Он так неожиданно закончил свой доклад, что и на заключительный вопрос: «Вопросы есть?» – реакции не последовало. С первого ряда поднялся командир авиаполка. Взглядом, разбудившим всех без исключения, он окинул зал.

– Товарищ Яковлев спрашивает, есть ли вопросы?! – гаркнул комполка и добавил: – А они, я знаю, есть.

Это нисколько не смутило главного конструктора.

В среднем ряду поднялся дядя Вася:

– Вот вы говорите о прогрессе да о прогрессе, а самолеты все делаете из дерева да из перкаля.

Конструктор помолчал несколько секунд, затем спросил:

– А вам как отвечать: для проформы или серьезно?

– Конечно, серьезно!

– Ну а чем вам не нравятся дельта-древесина и авиационная фанера? Перкаль мы опустим, так как ее использование сейчас ограничено. – Яковлев, глядя на этого простоватого с виду человека с хитринкой в глазах, и представить себе не мог, что авиамеханик Нестеренко всерьез интересуется всеми новшествами, проникающими в авиацию. Внимательно слушает разговоры летчиков, аккуратно собирает вырезки из популярных журналов, а книга по основам аэродинамики, испещренная карандашными пометками, распухшая от вклеенных вырезок, давно уже заменила дяде Васе Устав партии и «Капитал».

– Чем не нравится? Да всем! Металл при той же прочности весит намного меньше… И, что самое главное, – не горит!

– А давайте спросим у летчиков. Они хоть раз видели, чтобы у горящего самолета горела фанерная обшивка? В самолете горят сотни литров бензина, а энергия современных снарядов такова, что рвет в клочья и фанеру, и дюраль. Нагрузки же на ЯК-1 воспринимает силовой набор, который собран из металла.

– Но фанера и дельта-древесина менее прочны!

– Вы знаете… – («Василий Игнатьевич», – подсказал комэск), – эти материалы используются не от хорошей жизни. Да, прочность и дельта-древесины, и фанеры не равна металлу. Но дело в том, что металл обладает так называемой изотропностью, равной прочностью во всех направлениях: будем ли мы сжимать его, растягивать или гнуть. А фанера отлично работает на сжатие, на растяжение вдоль волокон основного слоя, но при разрыве поперек волокон и дельта-древесина, и фанера рвутся при нагрузке меньшей, чем для дюраля. Но при конструировании самолета мы знаем, где, в какой точке планера и при каких режимах возникают перегрузки, и знак этих перегрузок. Соответственно, и под определенным углом и в определенном направлений располагаем листы фанеры. К примеру, с нижней стороны центроплана нагрузки распределяются по всей площади и действуют на разрыв. Мы расположили листы фанеры там вдоль направления нагрузки и, соответственно, поперек движения самолета. Даже в самом глубоком вираже вам не порвать эти листы. И на сжатие они работают вдоль волокон. То есть и при отрицательной перегрузке не смять, не сломать их. Я надеюсь, вы знаете, что авиационная фанера слегка, – (Яковлев усмехнулся) – отличается от той, в которую пакуется «Казбек». Она пропитана различными добавками и лаками, которые к нулю свели ее пожароопасность. Никто не пробовал развести костер из обломков самолета? – спросил он у зала.

Зал ответил дружным смехом. Но дядя Вася был не лыком шит, да и не привык робеть перед начальством:

– Ну а когда по хваленой фанере да из пулемета?

– Вот! – поднял вверх указательный палец конструктор, которого уже захватила словесная дуэль с настырным механиком, которого он принял сначала за балагура, нахватавшегося вершков. – Вот! Мы специально провели исследования. Исследования просты: расстреляли из пулемета лист фанеры и лист дюраля. Фанеру, замечу, расстреляли вдоль волокон. А потом присобачили динамометры, и на разрыв… Прочность фанеры, прошитой винтовочными пулями, оказалась больше прочности дюраля!!! – торжествующе провозгласил он. Будь это цирковой номер или сцена из спектакля, Яковлев бы сорвал бурю аплодисментов, но тихий восторг среди людей знающих, понимающих был ему стократ дороже.

• Предыдущая
• 57/78
• Следующая