Коллеги - Аксенов Василий Павлович - Страница 4
- Предыдущая
- 4/45
- Следующая
Пляж был пуст. Даже самые одержимые ныряльщики разошлись по дачам. Друзья прошли на самый край мола и постояли там, не в силах оторвать взгляда от заката. Солнце, как купол сказочного дворца, возвышалось над сверкающим горизонтом. Через все море, словно след от удара бичом, тянулась красная дрожащая полоса.
– Вредное зрелище – закат, – сказал Максимов.
– А по-моему, прекрасное.
– А по-моему, вредное. Утрачивается уверенность – вот в чем штука. Кажется, что за горизонтом раскинулась прекрасная неведомая страна, где говорят на высоких тонах и все взволнованны и очень счастливы. Но на самом-то деле ее нет.
– Поплыли, проверим?
Они разом бросились в воду. Плыли кролем по солнечной полосе. Брызги, слетавшие с рук, казались каплями вишневого сиропа. Максимов оглянулся и обвел глазами хвойную дугу Карельского перешейка, окаймленную снизу желтой полоской пляжей. Это был Теплый берег, где в этот час тысячи людей готовили ужин.
– Ого-го! О, радость бытия! – заголосил Алексей.
Рядом вынырнул Сашка с вытаращенными глазами и открытым ртом.
– Рубины из сказочной страны! – крикнул он, ударяя ладонью по воде.
Они вернулись к молу и уселись на железной лестнице.
– Через два дня выходить на работу, а Владька еще не вернулся, – сказал Алексей.
Саша вздохнул:
– А мне послезавтра двигаться в свою тьмутаракань. Последние каникулы, прощайте. Грустно!..
– Да не езди ты туда.
– Как это так?
– А так. Папа Зеленин надевает черную тройку, идет в горздравотдел, идет туда, звонит сюда – и дело в шляпе. Неделя угрызений совести в высокоидейном семействе, а потом жизнь продолжается. Вот и все.
– Не пори чепухи, Алешка.
– Тебе очень хочется ехать?
– Нет! – сердито отрезал Зеленин.
– Еще бы! Ведь ты горожанин до мозга костей, потомственный интеллигентик. Вот Косте Горькушину везде будет хорошо...
– Костя мечтал о своей Волге, а уехал в Якутию.
– Потому что в Якутии двойные оклады и надбавка.
– Нет, не поэтому, – твердо сказал Зеленин.
Максимов повернулся к другу. Тот сидел на железной ступеньке, по пояс высовываясь из воды, белесый, тощий и вдохновенный.
– Мальчик, вернись на землю. Да-да, на земле существуют оклады, простые и двойные, и, кроме того, прописка. Уезжающим в Якутию хоть прописка бронируется. Ты говоришь, что место судового врача перехватили, но Якутия-то осталась!
– Прописка – не приписка. Почему я должен дрожать над ней? Это меня унижает.
– Ну хорошо. Ты же знаешь, что я не только это имел в виду. Ты же будешь в медвежьей дыре, в глухомани, хотя и недалеко от Ленинграда. Якутия все-таки экзотика, просторы...
– Я тебе правду скажу. Никто у меня места не перехватывал. Просто на распределении я услышал, что в этом поселке два года не было врача, и попросил туда назначение.
– Браво! – воскликнул Максимов. – Твое имя запишут золотом в анналах...
– Сутки езды от Ленинграда, и нет врача – позор! Поехать туда – это мой гражданский долг.
Максимов не понимал, зачем это он затеял такой разговор напоследок, но что-то его подмывало перечить Сашке.
– Иди к черту! – сказал он. – Противно слушать! Тоже мне ортодокс нашелся!
– Не глумись, Алешка. Помнишь, мы с тобой говорили о цене высоких слов? Я много думал об этом и...
– Я тоже думал и понял, что все блеф. Есть жизнь, сложенная из полированных словесных булыжников, и есть настоящая, где герои скандалят на улицах, а романтически настроенные девицы ложатся в постели к преуспевающим джентльменам. А сколько вокруг жуликов и пролаз! Они будут хихикать за твоей спиной и делать свои дела. Мое кредо – быть честным, но и не давать себя облапошить, не попадаться на удочку идеализма.
– А ведь когда-то, Алешка, ты мечтал о настоящей жизни, о борьбе!
– Это и есть борьба, борьба за свое место под солнцем.
– А о других ты не думаешь?
– Опять ты за свое? Опять о предках и потомках?
– Да, о них.
– А что я, Алексей Максимов, могу для них сделать?
– Продолжать дело предков во имя потомков. Мы все – звенья одной цепи.
– А самому сейчас не жить? Я не знаю вообще, что будет после моей смерти. Может быть, ни черта? Может, этот мир только мой сон?
– Дурак! Позор! – отчаянно закричал Зеленин. – Твой солипсизм гроша ломаного не стоит.
В этот момент им показалось, что в море, в метре от них врезался метеорит. Обрушился столб воды. Когда разошлись круги, в глубине они увидели извивающееся тело.
– Морду надо бить за такие штучки! – сказал Максимов. Показалась красная шапочка, лицо, бронзовые плечи.
– Владька! – ахнули оба.
Владька подплыл и вылез на мол. Он был красив, мулатоподобный южанин Карпов. Мускулы его играли под глянцевитой кожей, как рыбы. От ослепительной улыбки веяло плакатной свежестью.
– Спорт и джем полезны всем! – крикнул Максимов.
– Ф-фу, коллеги, вы все такие же, – шумно дыша, сказал Владька.
– Как отдохнул?
– Железно. А вы?
– Неплохо.
– Сашка что-то бледный.
– Забыл? Сашка у нас всегда бледный. Тревожная душа, высокие порывы! А тут еще любовь поразила его накануне свершения гражданского подвига.
– Любовь?! – воскликнул Карпов. – Эх, братцы, что за встреча была у меня в Одессе с одной актрисой!
Максимов охнул и умоляюще воздел руки. Нельзя же сразу начинать все сначала! Эти рассказики о Владькиных «встречах» сидят у Алексея вот где! Карпов сказал «ша» и попросил Зеленина рассказать о его «встрече». Но Саша, ворча, искал очки в куче одежды. Максимов мечтательно повел рукой:
– Встреча была мимолетна, как дуновение... м-м... вечно у меня осечка с этими дуновениями.
– Как дуновение летнего ветерка, – буркнул Зеленин.
– Вот-вот, очень свежее сравнение. Она приехала на гоночном велосипеде посмотреть нашу богатырскую схватку с обувщиками. А потом уехала. Не горюй, рыцарь, сегодня мы увидим ее на танцах.
– Ее на танцах? Лопух!
– Пари?
– Давай разниму! – воскликнул Владька.
В сумерках они шагают по шоссе. Как всегда, в ногу. Над курортным районом динамики разносят ухарский голос и торопливое бормотание гитары. В то лето по всему побережью победоносно, как эпидемия, прошел «Мишка, где твоя улыбка?».
Максимов орет:
– Я сойду с ума! Автора бы мне, автора бы!
– Шире шаг! – командует Карпов. – Шумно в строю!
«Все в порядке, – думает Максимов. – Мы шутим. Мы вместе идем на танцы. Нам девятнадцать лет. Эге, уже не то: каждому по двадцать четыре. И в последний раз так, вместе...»
По сторонам, где редеет лес, мелькают огни дач. Трое идут, как всегда, как и раньше, оставляя за спиной картинки постороннего тихого быта. Какая-то решимость сквозит в их движениях. Откуда она? Да нет, просто они идут на танцульки, просто приподнятое настроение, просто каждому всего двадцать четыре года.
Четыре лампы освещали центр танцплощадки и делали ее похожей на боксерский ринг. Ребята остановились в углу, у входа. Неожиданно сзади близко послышалось урчание мотора. Вплотную к площадке подъехала «Победа». Из нее вылезли Генька Бондарь и та самая блондинка, «мимолетное виденье». Поднялись на танцплощадку.
– Батюшки, – ахнул Максимов, – вот тебе и дуновение!
«Светский человек» засмеялся и помахал рукой:
– Пардон за серость. Привет, мушкетеры! Зеленин, привет!
– Вот они, твои иллюзии, – сказал Максимов Зеленину.
– Да-да, – прошептал Зеленин, – что ж...
– Как заиграют вальс, сразу же приглашай. Генька вальсов не танцует принципиально, – зашептал Карпов.
– Не буду, не хочу, – буркнул Саша, сошел с площадки и сел рядом в тени. Посмотрел на звезды и закурил. «Мимолетное виденье», – подумал он. – Приехала с Генькой. Конечно, у него машина – это много значит. Владька красавец, Алешка тоже недурен. А я? Рыцарь печального образа. Но там, на матче, она смотрела как-то особенно. Не обольщайся. Ты слишком несуразен. «Очкарик».
Когда он вернулся, все было так, как он и предполагал. Карпов с девушкой кружился в вальсе, а Максимов стоял у перил и издевался над помрачневшим Бондарем:
- Предыдущая
- 4/45
- Следующая
