Коллеги - Аксенов Василий Павлович - Страница 35

• Предыдущая
• 35/45
• Следующая

Зеленин появился только во втором часу дня. Он вошел, как слепой. Края его малахая и брови покрыты мохнатым инеем. Волоча ноги в огромных валенках, он подошел к Инне, стащил с головы шапку и пробормотал:

– Здравствуйте, Инна. Простите меня.

Тяжело плюхнулся на койку. Инна вскрикнула, бросилась к нему, принялась стаскивать полушубок, валенки, растирать лицо, ноги, руки. Зеленин слабо стонал. Девушка побежала на кухню, разожгла керосинку, поставила на нее кастрюлю с водой. Когда она вернулась, Зеленин сидел. На лице его кривилась жалкая улыбочка. Инна приблизилась, он слегка отстранился, вытянул руку.

– Еще раз простите. Обстоятельства сложились... Не смог встретить... – Он встал и сказал уже почти нормальным голосом: – Я зашел только поздороваться. С больным придется повозиться. Очень тяжелое состояние.

Инна рассердилась и что-то закричала, нарочито обращаясь к нему на «ты». Зеленин, склонив голову набок, внимательно вслушивался в ее крик и постепенно светлел.

– У тебя же лапы совершенно обморожены! – воскликнула Инна и снова схватила его руки.

Зеленин растекся в блаженной улыбке и прогудел:

– Ничего подобного, не обморожены! Сейчас, я скоро приду, и мы будем пить шампанское.

Он пожал ее руки и зашагал к двери.

К вечеру собрались гости. Пришел Егоров с женой, прикатили на лыжах два парня – Тимофей и волейболист Борис. Егоровы принесли пирог, а ребята – бутылку водки и рюкзак с апельсинами. Стол получился шикарный.

– Прикажете рассматривать этот вечер как генеральную репетицию? – спросил Борис и подмигнул Тимоше.

Тот шепнул ему: «Перестань» – и смущенно взглянул на Инну, словно извиняясь за добродушную колкость друга.

Инна рассеянно улыбнулась, посмотрела на Сашу и встретила его взгляд. Они сидели за столом вместе с четырьмя другими людьми, слушали их разговоры, смеялись шуткам, но им было безразлично, что говорят эти люди. Они сидели на разных концах стола. Это расстояние было огромным, труднопреодолимым, но они чувствовали, что оно будет пройдено, потому им не было никакого дела до того, что происходит вокруг.

Борис включил приемник и нашел «Маяк». Стали танцевать под старомодные фокстроты, квикстепы и польки-бабочки.

Зеленин и Инна проводили гостей до почты. Егоров с женой бодро ковылял по обледенелым мосткам. По середине улицы медленно двигался эскорт лыжников – Борис и Тимоша. Над поселком, как китайский фонарик, висела в оранжевых кольцах луна.

Когда они вернулись домой, Инна убрала со стола и остановилась посредине комнаты. Она была в узком черном платье с большим вырезом. После двенадцати лампы горели вполнакала. Желтые пятна света и тени заострили лицо девушки. Зеленин присел на подоконник, трясущимися пальцами достал сигарету. Они не смотрели друг на друга. Их позы были скованны и неловки. Они молчали, и это молчание, нарастая, превращалось в непреодолимую преграду. Инна прошлась к стене и от стены к печке. Несколько раз скрипнула половица. Стал слышен взволнованный бег ходиков.

– Бррр! – Инна натянуто рассмеялась.

– Что? – воскликнул Зеленин и вскочил.

– Зябко.

– Может быть, надо зажечь печь? Я уверен, что у меня имеется топливо, – пробормотал Саша и бросился в прихожую, где Филимон каждую неделю устанавливал штабель березовых чурок.

«Что со мной? – подумал он. – Я говорю, как идиот. Почему я сказал „зажечь печь“ вместо „затопить“ и вместо дрова – „топливо“?»

Но Инна даже не улыбнулась его странным словам и суетливым движениям. Она воскликнула: «Это идея!» – и бросилась вслед за ним в прихожую. Здесь они столкнулись. В темноте немудрено столкнуться. Зеленин выронил чурки – одна из них больно ударила его по ноге, – и положил руки на почти голые Иннины плечи. Она сразу с какой-то поразившей его готовностью прижалась к нему. Эта мгновенная готовность неприятно кольнула Зеленина, но он тут же понял, что это только для него, для него единственного. Он сразу понял это и знал, что не ошибся.

Он поцеловал ее уже много раз и все еще не выпускал из рук. Наконец Инна сильным движением освободилась, рванула дверь – пучок желтого света полоснул Зеленина по лицу – и исчезла в комнате. Зеленин заметался по тесной каморке, держа себя за голову, натыкаясь на поленницу, на косяки и причитая: «О счастье, о счастье!» Потом он присел на какой-то мешок, решив покурить и подумать. Он не допускал даже мысли, что снова боится увидеть ее, ту, что целовал минуту назад в темноте.

– Эй, где вы там, синьор? – раздался из комнаты резкий возглас.

Саша вскочил, нахватал охапку дров и вошел в столовую. Он увидел, что Инна сидит на полу и смотрит в раскрытую печку, не отрывая взгляда от серых холмиков пепла. Она не повернула головы в его сторону, у нее не дрогнул ни один мускул. Это было состояние оцепенения, когда глаза не в силах оторваться от какого-нибудь совершенно незначительного предмета, а тело не в силах двинуться. В таком состоянии люди обычно не думают и не чувствуют, но по изгибу Инниного тела, по ее согнутым плечам было видно, что ей в эту минуту немного страшно. Зеленин встал на колени за ее спиной, положил чурки на пол и тоже заглянул в печку. Ему показалось, что оттуда несет холодом и вонью, как из беззубой пасти старика. Кажется, позавчера он так же сидел перед печкой, и в ней неистово трещали, щелкали и плясали зубы огня. А сейчас ему показалось, что Инна смотрит в печку, словно пытаясь в ней увидеть свое будущее. Его охватил мгновенный страх, но в двадцати сантиметрах от своего лица он увидел крупные завитки коротко подстриженных Инниных волос, и через мгновение его нос утонул в этих золотистых волнах...

...Будущее будет сверкать, как пламя! Будет счастье для двух людей, сидящих в обнимку у печи! Оно уже пришло, окружило, сдавило им грудь, сжало сердце, затуманило мозг – самое высшее счастье любовного опьянения. Может быть, их будут осуждать за то, что они бежали только навстречу своему счастью, не сворачивая в сторону и не выжидая, за то, что они слишком быстро промчали путь, отделяющий их друг от друга? Судите, рассуждайте резонно, вспоминайте «доброе, старое время», когда объявляли помолвки, дарили кольца и ждали, ждали... Двум молодым людям, сидящим у печки, нет никакого дела до ваших рассуждений. Они блуждали, как молекулы в хаосе броуновского движения, столкнулись, узнали друг друга и сразу же протянули друг другу руки.

– Завтра же мы идем в загс! – решительно заявил Саша.

– Глупый! – рассмеялась Инна и погладила его по голове. – Разве это так важно?

– Все равно, завтра мы идем в загс.

– Ого! – Она опять засмеялась и чуть-чуть отодвинулась. – Знаешь, Сашка, ты все-таки очень переменился.

Инна ходит по магазинам. В поселке три продовольственных магазинчика, называются они среди домохозяек по имени продавщиц: «У Стеши», «У Нины» и «У Полины Ивановны».

– Где вы брали, тетя Маня, эту замечательную рыбу?

– «У Нины», дочка.

– Я вам рекомендую зайти к «Полине Ивановне»: туда подбросили колбасу.

Инна – домашняя хозяйка. Она варит обеды для мужа. Она читает «Книгу о вкусной и здоровой пище». Она обеспечивает Сашке рациональное питание. И он ценит это. На каждую котлету, вышедшую из-под ее рук, он смотрит как на чудо. Он благоговейно поедает борщи. Инна гордится своей продукцией. Инна счастлива.

Инна нагибается, трогает крепления. Потом летит вниз по накатанному склону, наклоняя корпус то вправо, то влево, огибает кусты. По сторонам с восторженными воплями несутся ребятишки, падают, катятся кувырком. Инна блестяще финиширует, делая резкий поворот. По тропинке с пилами и топорами на плечах идут лесорубы. Она слышит, как кто-то из них говорит:

– Ай да докторша! Хороша!

Над лесорубами плывут дымки: синие – табачные, белые – дыхание. Сверкает накатанный склон, сверкают покрытые ледком кустики. Кажется, что они мелодично звенят от малейших прикосновений, от еле заметного ветерка, от солнечных лучей. Инна счастлива.

• Предыдущая
• 35/45
• Следующая