Мечи Дня и Ночи - Геммел Дэвид - Страница 21

• Предыдущая
• 21/96
• Следующая

К тому времени, когда в храм пришел Ландис, Хеулы там давно уже не было, но история ее жизни и ее темные дела вошли в легенду. Ландис показал кости давно умершей королевы Веставе и смиренно предположил, что ее оживление может обогатить их знания о далеком прошлом.

— От этой затеи было бы мало толку, — улыбнулся Вестава. — Ее душа давно покинула Пустоту. Со временем ты поймешь это, Ландис. Когда ты будешь готов, я сам тебя всему научу.

Это обещание исполнилось спустя двадцать шесть лет, четыре месяца и шесть дней. За истекшее время Ландис вернулся в На-ашан, велел снять с изваяния голову и привез ее с собой в храм. Ночами он смотрел на нее, а порой и разговаривал с ней. Его страсть к умершей королеве с годами не слабела, а лишь окрепла. Он стал видеть ее во сне.

К тому сроку, как Вестава счел возможным посвятить ученика в тайны своей науки, Ландис уже знал, что воскрешение осуществляется через древний ритуал, названный Хеулой «перемещением душ». Воскреситель, желавший добиться успеха, обычно совершал обряд в самый день смерти. Задержка допускалась, если под рукой был сильный мистик, способный войти в Пустоту и привести душу в ее новое тело. Самый долгий промежуток, согласно храмовым записям, составлял восемь дней. Наашанская же королева умерла пятьсот лет назад.

В первую ночь после постигшего его разочарования Ландис плакал у себя в келье.

Прошло три года, и он пережил величайшее мгновение всей своей жизни. Он показал голову статуи молодому монаху, обучавшемуся мистическим искусствам. Когда тот прикасался к предметам, они открывали ему видения из своего прошлого — таков был его дар. Они с Ландисом шутили на этот счет, и Ландис сказал: «Расскажи мне про эту статую».

Юноша, возложив руки на мрамор, испустил долгий дрожащий вздох.

— Ее изваял одноглазый мастер. Работа заняла пять лет. — На лице мистика появилась улыбка. — Ему помогал сын, бывший, возможно, еще талантливее отца. Королева приходила в их мастерскую, чтобы позировать. Они делали с нее рисунки, шутили с ней и смеялись. Звали ее Джиана.

— Это ты мог узнать из моих записей, — заметил Ландис, стараясь не выказывать излишнего скептицизма.

— Я не читал их, брат, уверяю тебя. Статуя стояла у озера. — Мистика сотрясла внезапная дрожь. — Там пролилась кровь, когда наемные убийцы пытались умертвить королеву. Покушение не удалось. Она не стала бежать, а сразилась с ними. Ее сопровождал мужчина с наполовину выбритой головой. На макушке у него рос конский хвост — это странно. — Внезапно монах вскрикнул, отшатнулся и упал на скамью.

— Что с тобой? — спросил пораженный Ландис.

— Не знаю, — ответил тот, весь дрожа. — Я почувствовал... Мне плохо, Ландис.

— Что ты почувствовал?

— Она коснулась меня. Королева. Ее дух живет в этой статуе.

— Так он до сих пор связан с нашим миром?

— Думаю, да. Больше я к этой голове не притронусь. Ландис сообщил эту новость Веставе.

— Значит, ее можно вернуть, правда? — спросил он учителя.

— Не так все просто. Если она до сих пор является в мире плоти, есть веская причина не делать этого. Не понимаешь разве? Она не прошла искуса Пустоты. Сколько же зла она совершила, если так долго там остается?

— Но она могла бы раскрыть нам множество тайн того минувшего времени. Наши сведения о нем отрывочны. Разве долг не велит нам идти стезей знания, учитель? Именно этому ты учил меня все эти годы. Она должна знать, как разрастались и гибли империи, о которых нам ничего не известно. Быть может, она даже о древних что-нибудь знает.

— Я подумаю над этим, Ландис. Дай мне время.

Ландис знал, что на старика лучше не наседать — в таких случаях тот мог заупрямиться. Прошел целый год, самый длинный в жизни Ландиса. К приходу следующей зимы Вестава вызвал его в зал совета. Там заседали Пятеро, старейшины Ордена Воскресителей.

— Мы решили, что такая возможность слишком заманчива, чтобы ее упускать, — сказал Вестава. — Начнем процесс Возрождения. Завтра принесешь кости в нижнюю палату.

Лампа догорела и погасла. Ландис, погруженный в воспоминания, вздрогнул и усилием воли вернул себя в настоящее.

Он покинул библиотеку и вернулся к себе в западное крыло. Темнело, слуги зажигали светильники в коридорах. В горнице его ждал Гамаль.

— Ты не обманул Унваллиса, Ландис, — грустно сказал старик. — Черная Колесница скоро отправится в путь. Тебе нужно уехать, уплыть за море. Начни новую жизнь там, где ее руки до тебя не дотянутся.

— Ты ошибаешься, — сказал Ландис, силясь переубедить не столько друга, сколько себя самого.

— Ты знаешь, что нет, — вздохнул Гамаль. — Возвращать Скилганнона было опасно, а девушка — это просто безумие. Ландис, Ландис, как ты мог быть так глуп?

Тот рухнул на стул.

— Я люблю ее. Мысли о ней не покидают меня. С тех пор как я нашел эту статую, я хотел одного: быть с ней, касаться ее, слышать ее голос. Я думал, что... думал, что на этот раз мне удастся.

— Она знает, что ты это сделал, Ландис. И никогда тебе этого не простит.

— Завтра я уеду на север. Возможно, в Кайдор.

— Не бери с собой Возрожденную. Она — твоя смерть. Они уже выслеживают ее и выследят.

Ландис кивнул.

— Знаешь, Джиана не всегда была злой. В этом я себя не обманываю. Я хорошо ее знал, Гамаль. Нежная, любящая, остроумная и...

— И красивая. Знаю, знаю. Я думаю, мы не созданы для бессмертия, Ландис. Один мой знакомец делал искусственные цветы из шелка — великолепные на вид, но без запаха. Им недоставало эфемерной прелести живого цветка. Так и Джиана. В ней не осталось ничего человеческого. Не дожидайся завтрашнего дня, Ландис. Уезжай сейчас. Собери самое необходимое и ступай на север.

Гамаль медленно, вытянув перед собой руку, двинулся к двери.

— Я провожу тебя в твои комнаты, — предложил Ландис.

— Нет. Делай, как я сказал. Собирайся и уезжай. Дорогу я сам найду.

— Гамаль!

— Что, друг мой?

— Ты всегда был мне дорог. Спасибо тебе за дружбу. Я никогда тебя не забуду.

— И я тебя.

Ландис смотрел, как слепец бредет по коридору к дальней лестнице, а потом вернулся в комнату и закрыл дверь.

С тяжелым вздохом он вышел на балкон. Солнце опустилось за горы, но небо над ними еще золотилось. Ландис чувствовал себя усталым, полностью выжатым. Гамаль настаивал, чтобы он ехал прямо сейчас, на ночь глядя, но Ландис убедил себя в том, что его друг просто поддался панике. Декадо и Унваллис уехали, и он совсем не желал пробираться верхом во мраке или ночевать в какой-нибудь темной пещере, предаваясь отчаянию. Он выедет на рассвете, чтобы солнечный свет придал ему бодрости.

Ландис налил себе красного вина. Оно показалось ему кислым.

Лампы замигали, как будто ветер пронесся по комнате. Ветра не было, однако они гасли одна за другой. Ландис с пересохшим ртом замер на месте.

— Не думала, что ты способен предать меня, — прошептал чей-то голос.

В самом темном углу мерцал огонек, постепенно увеличиваясь и принимая очертания человеческой фигуры. Изображение приобрело четкость, и Ландис вновь увидел перед собой лицо женщины, которая снилась ему на протяжении пятисот лет. Она была в белом платье, с серебряным обручем в длинных темных волосах. Взгляд Ландиса, как всегда, прилип к родинке в правом уголке ее рта. Этот крошечный изъян каким-то образом лишь подчеркивал ее совершенство.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Всегда любил.

— Как это мило! И как глупо. Что можно сказать о человеке, влюбившемся в статую?

— Я дал тебе жизнь. Я вернул тебя назад.

Мерцающее видение, переливаясь, подступило ближе. Белое платье сменилось серебряным панцирем и кожаными штанами с серебряными накладками выше колен. На поясе висел меч.

— Ты любил не меня, Ландис, а мой образ. Ты хотел обладать этим образом, сделать его своим. Это не любовь. Теперь ты воссоздал этот образ без моего позволения. И это тоже не любовь.

— Ты пришла, чтобы убить меня?

• Предыдущая
• 21/96
• Следующая