Когда грабить банк и другие лайфхаки - Левитт Стивен Д. - Страница 54

• Предыдущая
• 54/71
• Следующая

Авторы нон-фикшн вроде меня, одинаково разбирающиеся в журналистике и литературе, ограничены рассказами собеседников. Да, определенная свобода у меня есть (скажем, если Тед Качинский не хочет рассказывать о судебном процессе, не беда, об этом напишут другие), но серьезные ограничения накладывает то, что люди рассказывают мне и как они это делают.

Очевидный факт: когда ты расспрашиваешь большинство людей, они стараются подать себя в максимально выгодном свете. Рассказывают о себе истории, в которых выглядят хорошими, благородными и бескорыстными. Те, кто поумнее, напускают на себя скромность. И ты оказываешься в неприятной ситуации: приходится опираться на эти рассказы, однако неизвестно, насколько они правдивы, полны и объективны.

Толи дело экономисты! Никаких приукрашенных историй: они используют факты, чтобы установить истину. Во всяком случае, такова их цель. Истина же подчас бывает неудобной. После того как я написал об экономисте Роланде Фрайере, он подвергся критике со стороны афроамериканских коллег за недооценку проблем, которые доставляет афроамериканцам расизм. Исследования Стива Левитта и Джона Донохью, посвященные взаимосвязи между процессом «Роу против Уэйда» и уменьшением числа насильственных преступлений, вызвали тревогу у людей всех политических взглядов.

Но для меня, писателя, такое мышление — находка. Наконец-то я обнаружил людей, которые смотрят на мир более объективно и непредвзято, чем те, с кем обычно работают журналисты.

Левитт любит говорить, что мораль — то, каким люди хотят видеть мир, а экономика — то, каков он на самом деле. У меня не хватит мозгов, чтобы рассуждать об экономике на уровне Левитта и Фрайера, но мне посчастливилось соединить свою любознательность с их мозгами. Если перейти на язык экономистов, можно сказать, что мои способности и способности Левитта комплементарны (то есть взаимодополняемы). Подобно большинству экономических терминов, это слово звучит не очень красиво, но его смысл, как это чаще всего и бывает в экономике, замечателен.

Предисловие Стива Левитта.

Этим летом умерла моя сестра Линда. Никто не может любить свою дочь больше, чем мой отец Майкл любил Линду. Он, врач, с самого начала понимал, какими возможностями обладает современная медицина для спасения его дочери от рака, и не обольщался на этот счет. Но, даже зная все это, он был потрясен, сколь бессильной — и даже контрпродуктивной — оказалась медицинская система. Вот его собственный рассказ о том, как все было.

«Папа, я сообщу тебе не очень хорошую новость. МРТ показала, что у меня две опухоли мозга». Эти ужасные слова я, пожилой практикующий гастроэнтеролог, услышал по телефону от своей некогда здоровой пятидесятилетней дочери, которой только что сделали МРТ головного мозга. Она неделю жаловалась на нетвердую походку, и я, паникер и пессимист, боялся рассеянного склероза. Опухоли мозга с метастазами были за пределами даже моего богатого воображения. Дата — 9 декабря 2012 года.

По неизвестной причине дочь забирают на «скорой» в центральную больницу города. За час результаты МРТ превращают ее в серьезного больного, а меня в издерганного и нервного отца. КТ всего организма показывает дополнительные опухоли в шее, легких, надпочечниках, а возможно, и в печени. Мы обращаемся к местному онкологу, из утолщения на шее берут материал для биопсии и выписывают дочь в ожидании результатов. Через четыре дня биопсия показывает немелкоклеточную карциному легкого. Нам сообщают, что у молодых женщин, которые не курили, эта опухоль иногда имеет благоприятный генотип, позволяющий вылечить ее с помощью химиотерапии. Мы смотрим в Интернете: благоприятный генотип редок, но «поддается лечению».

Греческая пословица гласит: «Не называй человека счастливым, пока он жив». Беда, которая, как я надеялся (и даже думал), обойдет меня стороной, теперь кажется вероятной: я переживу одного из своих детей. Я очень несчастлив, и жена спрашивает, будем ли мы когда-нибудь снова счастливы.

Дочери нужна местная терапия опухоли мозга и регулярная химиотерапия. Они с мужем делают выбор в пользу одной специализированной клиники. Там ее сразу смотрит нейроонколог, а ПЭТ подтверждает, что опухоль широко распространилась. На следующий день две основные опухоли — в мозжечке и лобной доле мозга — удаляют гамма-ножом. Через девять дней после того, как был поставлен диагноз, дочь покидает клинику, как кажется, в своем обычном здоровом состоянии (дексаметазон снимает нетвердость походки). На какое-то время я снова начинаю есть и спать. Дочери же предстоит снова идти в клинику: обсудить химиотерапию с пульмонологом-онкологом. Но, хотя мы каждый день переписываемся и разговариваем, я совершенно не готов к тому, что увижу пять дней спустя. Теперь она выглядит больной. Она хрипит и при малейшей физической нагрузке задыхается. Утолщение на шее выглядит в два раза большим, чем раньше. И тут звонок из клиники: повторное исследование показало, что опухоль имеет не легочное, а тиреоидное происхождение. Вместо пульмонолога-онколога надо идти к онкологу, специализирующемуся на заболеваниях эндокринной системы. Тот рекомендует биопсию надпочечников, чтобы определить степень дифференцировки клеток опухоли. Но с какого бы органа все ни началось, видно, что генетический монстр сжирает тело моей дочери.

О болезни дочери мы не говорим никому, кроме ее брата, сестры, руководителя моего отделения (чтобы объяснить мое отсутствие) да еще старого друга, который подменяет меня на работе. Такая уж у меня паранойя: не люблю обсуждать здоровье близких с посторонними и показывать, что мои слезные железы вышли из-под контроля. Я знаю, что заплачу, если меня спросят о дочери. Пожилой врач не должен входить в больницу со слезами на щеках. Зато моя замечательная дочь держится молодцом. Ни слез, ни жалоб. Я подозреваю, что она смирилась с вероятным летальным исходом и терпит медицинскую суету вокруг себя, чтобы не расстраивать мужа, сына и отца. Почитала ли она сайты в Интернете или ей передался мой пессимизм?

Через шесть дней после выписки из клиники (с виду в добром здравии) она возвращается в нее в инвалидной коляске, задыхаясь даже при отсутствии нагрузки и разговаривая шепотом. Насыщение крови кислородом составляет 90% при дыхании комнатным воздухом. Поскольку у нее нет стридора, затруднения дыхания, видимо, вызваны опухолью в легких. После биопсии надпочечников ее муж возвращается из послепроцедурной комнаты с тревожной новостью: учащенный пульс. До сих пор я оставался пассивным наблюдателем, но теперь вынужден вмешаться. Считаю пульс: 145 ударов в

• Предыдущая
• 54/71
• Следующая