Револьвер для Сержанта Пеппера - Алексей Парло - Страница 47
- Предыдущая
- 47/52
- Следующая
– Хорошо, со мной он справится. А с тобой? Ты же сам говоришь, вы с ним – явления одного порядка. Ты что, сдашься? Подчинишься ему и отдашь власть?
– Ну, со мной ему придётся повозиться, – задумчиво сказал Сержант. – Я ему без боя не сдамся. Не думаю, что он намного сильнее меня, даже если все слухи о его могуществе – правда, а я в этом сильно сомневаюсь. Тем более, что ситуация постоянно меняется, и, я думаю, не в его пользу.
– А я? Что мне делать? – спросил Шура.
– А ты уже делаешь. И совсем не то, чего он от тебя ждёт. А я тебе в этом помогаю.
– Это каким же образом мы с тобой спасаем мир?
– Говоря иносказательно, ты произносишь слово, а я ставлю точку. Кстати, не хочешь ещё что-нибудь сказать? По-моему, тебе пора в гости к Пифию. Солнце в его жилище уже восходит, – Сержант улыбнулся и начал вставать.
– Надо, значит, надо. Доставай свой…кхм...ключик, – и Шура пошёл за Пеппером к двери.
ШУРИНА АССОЦИАЦИЯ …Вот и Харрисон пишет, что скоро грядут перемены. Правда, всё как всегда – и зима, и мороз, в небе солнце восходит,Продают красоту, предают, собирают налоги,Лгут и рвут, и дают, и берут в неизменном размене… Но ведь Харрисон пишет, что скоро грядут перемены. Он баллады свои на ситаре ветвистом развесил. Рёбра музыки вскрыл и запел, кожу формы отринув,Отказавшись прикрыться канонов стеклом замутнённым. Пишет птицами нот по белилам небес нотоносных. Пишет светом любви, разгоняющим мрак заблуждений. Пишет ветром надежд над полями распаханных будней. Пишет тихо и вскользь – нам бы лишь постараться расслышать. Нам бы только понять – в мире сем единенье возможноВетра с влагой, и с пламенем льда, и с механикой – сердца. И привыкнуть к тому, что и сталь станет стоном когда-то,И гранит оживёт... Но привыкнуть к сему невозможно, Возможно лишь верить. Лишь верить возможно.Глава 39
HERE COMES THE SUNСолнце действительно восходило. По крайней мере, оно по-утреннему било в окна. Зал, в котором оказался Шура, был скорее похож на коридор, широкий и длинный. Вход находился в одной из длинных стен. На второй стене, напротив, висели разные индийские штучки: картины и барельефы с изображениями Шивы, синекожего Кришны, мудрого и милого Ганеши и многих других. В бронзовых чашках курились сандаловые палочки. Одна из коротких стен представляла собой большую стеклянную дверь, ведущую в дикий тропический лес. В неё-то и било солнце. На крыльце резвились несколько мартышек, облачённых в потертые джинсы, но, несмотря на приоткрытую дверь, внутрь не забирались. Последней стены Шура не увидел – она была плотно занавешена тяжелыми бархатными портьерами черного или, может быть, темно-синего цвета, расшитыми огромными звёздами из бисера.
Харрисон сидел прямо напротив входа на маленькой подушечке и играл на ситаре. (Ну, конечно, чем же он ещё мог заниматься, будучи Харрисоном?). Шура не удивился. Он молча прошёлся по помещению с видом потенциального квартиранта, внимательно рассмотрел изображение то ли Сансары, то ли ацтекского календаря, обернулся к противоположной стене – и с удивлением увидел на ней небольшой православный иконостас с древними иконами, подсвеченными горящими перед ними лампадами.
– О как! – с удивлением сказал Шура. – О чём сия песня?
– Какая песня? – спросил Харрисон, не отрывая глаз от ситара.
– Да я вот об этой эклектике, – Шура широким жестом обвёл пространство.
– Это не эклектика, – грустно сказал Джордж. – Это Бог. Во всём Его многообразии.
У него был странный голос – дрожащий и глуховатый, как будто он был чем-то сильно напуган. Или расстроен.
– Ты, вообще, кто? – спросил он, посмотрев на Шуру пристально, как смотрят маленькие дети и миопы. – Подожди, я сам скажу.
– Да мне не трудно, я могу представиться… – начал было Шура, но Харрисон, закрыв глаза, жестом велел ему замолчать.
Он вдохнул поглубже, затянул длинное «Омммммм…» и сидел так, раскачиваясь, некоторое время. Потом открыл глаза и спросил:
– Ты ведь не хочешь быть Полом?
– Нет, – отрицательно покачал головой Доктор. – не хочу. Ни в какой его ипостаси.
– Ну вот. – монотонно заговорил Джордж. – Меня обвиняешь в эклектике, а сам используешь раннехристианские термины, глядя с вожделением на сиськи Субхадры[46].
– И ничего не с вожделением! – возмутился Шура. – Я этих сисек на работе насмотрелся! Да ещё и получше!
– Вот видишь… – так же монотонно продолжал Джордж, – тебя это задело, значит я прав. К тому же как ещё может смотреть на женщину нормальный молодой мужчина? Только с вожделением… Опять я прав. От Внутреннего Света ничего не скроешь…
Он отложил ситар и поднялся с пола.
– Значит, Полом быть ты не хочешь… А чего же ты хочешь?
– Да я уже и не знаю… – смутился Шура. – Как-то всё перепуталось, перемешалось… Я вообще, если честно, себя не совсем осознаю. Такое ощущение, что сплю. Вроде бы и к Тамарке хочется, и к Михе с Аликом, но как-то не очень сильно, как будто что-то мешает. Тут ещё Морфей… С ним, похоже, придётся разбираться…
Харрисон быстро прижал палец к губам, делая Шуре знак молчать. Неслышно ступая, подошёл к полке, на которой стоял магнитофон, и включил его. Комнату заполнили звуки ситара.
– Так лучше, – прошептал Джордж. – Пусть Зло поспит.
Он уселся на низенький диванчик и жестом указал Шуре на место рядом с собой.
– Ты всё очень хорошо описал.
– Что? Я, по-моему, ничего не описывал. Только начал…
– Этого уже достаточно. Ты описал самую суть. Сутта.
– Как-как? – это слово точно было Шуре незнакомо.
– Брахмаджала сутта. Древний трактат о сети совершенства.
Харрисон промолчал немного и заговорил.
– "…Тогда, монахи, то существо, которое первым родилось вновь, говорит себе так: "Я - Брахма, великий Брахма, победоносный, непобедимый, всевидящий, всесильный, владыка, творец, созидатель, наилучший устроитель, повелитель, отец бывшего и будущего! Мною сотворены эти существа. В чем же причина?…"
– Ты что, наизусть выучил? – удивился Шура.
– Нет. Просто я это сейчас читал. Смотрел на свиток и читал.
– На какой свиток? Где?
– Все тексты есть в особом слое мира…
– Пепперлэнда? – перебил Шура.
– Нет, – поморщился Джордж, –
- Предыдущая
- 47/52
- Следующая
