Когда цветет полынь - Марат Муллакаев - Страница 49
- Предыдущая
- 49/66
- Следующая
продолжал путь. Когда в очередной раз остановились, он вдруг встрепенулся.
– Слышите звук мотоцикла? Живо берите свои поклажи и бегите в лес. Это
мотоцикл нашего участкового. Бегом, прячьтесь… Бегите, бегите… Не
показывайтесь, пока не позову…
Мы схватили рюкзаки и побежали в лес. Лежали под папоротниками минут
двадцать. Слышали, как подъехал кто-то на мотоцикле к деду и остановился.
Голосов не было слышно, мы были далеко. Минуты тянулись как часы. Затем
послышалось характерное тарахтение, и, удаляясь, звук затих. Мы продолжали
лежать, пока не увидели идущего к нам деда.
– Хорошо, что Катя предупредила об осторожности, – заговорил он, когда подошли к
нему. – Был он, этот пес участковый. «Где, – говорит, – беглецы?». – «Какие?» –
спрашиваю у него. – «Не придуривайся! – рычит он, – те, которые вчера у
Екатерины были». Я-то перед отъездом договорился с Катей, что если он погонится
за мной, скажу этому псу, что еще вчера вечером я их отвез на станцию и посадил
на девятичасовой поезд. И Катя скажет то же самое. Услышав мой ответ, он
заскрежетал зубами: «Значит, точно были беглые детдомовцы!». Я не стал его
разочаровывать, говорю: мол, и мне они показались подозрительными. Дальше он
поинтересовался, куда я еду. В Ольховку, говорю, за мукой, вчера же тебе сказывал
об этом. Тут я решил схитрить, перейти, так сказать, в атаку. Дай, говорю, литра три
горючего. Утром залил твой бензин, который ты давеча оставил, а он разбавленным
оказался. Через каждый километр глохнет, не доеду сегодня. Он потоптался,
припоминая, когда же он залил мне горючее и, не вспомнив, все же плеснул в мой
сосуд три литра. Сейчас солью с бака испорченный бензин и налью егошний.
– Куда он поехал? – спросил Данис. – Не подкараулит нас?
– Вон, в ста метрах дорога раздваивается. Налево идет в Ольховку, направо – на
станцию. Он повернул направо. Значит, не поверил, решил проверить,
порасспрашивать у кассиров. Мы поедем налево, доедем до Ольховки, оттуда
прямиком до станции всего километр с гаком, вы сами дойдете. Я же поскачу домой,
он по пути обязательно с целью проверки заедет ко мне. Уж я его угощу, этого пса,
чтоб не вздумалвечером махнуть на станцию.
Расставался он с нами тепло. Обнял нас и проговорил с сожалением:
– Ладно… Пора прощаться. Не забывайте нас, приезжайте! Мои старухи шибко вас
полюбили…
Удивительный был этот дед. По сути, кто мы были для него? Так, беглые
детдомовцы, без рода и племени. Мы дажене помогали ему в хозяйстве: не косили
сено, не пилили, не кололи дрова, не таскали воду… Но дед видел в нас людей!
Казалось бы, он должен быть черствым, обозленным на всех и вся. Испытал все
тяготы своего поколения. По нему прошлись огромным асфальтовым катком. Был
раскулачен, выслан в незнакомые края, прошел все унижения, которые выпали на
его долю. Умерли от голода и холода родители, трое детей. Два с лишним года в
трудовой армии вместе с уголовниками он добывал торф для электростанции, потом
на фронте возил под бомбежками снаряды. Затем снова за палочки гнул спину в
колхозе, терпел унижения и оскорбления, получал плеткой от рьяных бригадиров за
то, что он, кулацкая рожа, выжил, когда другие мужики сгинули на войне. И,
54
Повесть
несмотря на это, остался добрым, мягким, по-детски веселым и несгибаемым
человеком. Любил свою жену, берег ее, прощал ей все: и ревность, и командный голос.
Разве что порой подтрунивал над ней слегка, но в пределах норм приличия. Иногда он
казался мне странным. Как-то раз дед позвал меня, нагрузил мои карманы яблоками и
предложил сходить в лес за грибами. Я шел по тропинке впереди, грыз яблоки. У кромки
леса обернулся и увидел, как дедушка подбирает выброшенные мною огрызки. Увидев
в моих глазах немой вопрос, он подошел ко мне и предложил: «Давай, сынок, закопаем
эти огрызки у опушки леса, где светло. Даст Бог, весной зерна дадут всходы, а через
несколько лет они вырастут, глядишь, зацветут, и яблоки появятся».
– Мировой дед! Так ведь, Малыш? – промолвил Данис, провожая его
- Предыдущая
- 49/66
- Следующая
